Получила наследство и сразу объявился отец: «Помоги, у меня есть дочь, ей нужна операция!»
Маленькая моя, ну что ты! Не надо! Не плачь! Все хорошо будет!
– Не могу поверить! Просто взяла и оставила? Целую квартиру?! – Надя выхватила у подруги стакан с водой, сделала жадный глоток и продолжила. – Да вы с ума меня сведёте!
Ксения устало вздохнула, наполнила себе другой стакан и опустилась на диван рядом.
– Ну что за чепуху ты несёшь? Что мне теперь с этим делать?
– Что делать?! – Надя едва не вскочила со стула. – Пользоваться! Боже, вы с мамой всю жизнь тут, в этой тесной комнатушке, мучились! А теперь – целая квартира! Это же невероятно! Думаешь, это подарок судьбы или расплата за что-то хорошее?
– Скорее чудо, Надя… Только я не уверена, что могу его принять, – тихо ответила Ксения, поставив стакан на стол.
Она оглядела комнату, где прошла её жизнь. Небольшое, тусклое пространство, куда едва пробивался свет через северные окна.
Кто и почему так построил двухэтажное здание общежития так бестолково, никто уже не помнил. Оно торчало на пригорке, словно прыщ. Такое же никому не нужное и безрадостное. В комнатах, которые выходили окнами на север, как в той, где жили Ксения с матерью, было всегда сумрачно и сыро. А в тех, что выходили окнами на юг, от солнца было не спрятаться и жарко было настолько, что кое-кто из соседей Ксении спал летом в коридоре. Там было хоть немного прохладнее. Счастье в общежитие не заглядывало даже по праздникам. Когда-то люди, получившие здесь комнаты от завода, на котором работали, устраивали общие застолья во дворе, где каждый следил за соседом и не давал испортить праздник. То и дело звучали слова:
– А, ну! Прекращай так себя вести! Здесь же дети! И жена твоя! Имей уважение!
Порядок воцарялся за столом. И продолжался праздник, на котором было место и песне, и тосту, и хорошему слову для друга.
Но эти времена давно прошли. Кто-то съехал, получив квартиру, кто-то уехал искать счастья где-то еще, и в общежитии появлялось все больше чужих, которые уже не были столь щепетильны. Большинству было просто наплевать на то, как живут соседи.
Мать Ксении, Татьяна, попала в это общежитие уже после того, как продали завод. Ей, как сироте, выделили здесь комнату и приказали забыть о том, что она ее получила.
– Держи, Танюшка!
– Что это?
– Ключи! Жилье тебе дали. Документы потом оформим.
Директор интерната, где воспитывалась Татьяна, одышливая, полноватая Галина Васильевна, была добрейшей души человеком. Умудряясь сочетать в себе мягкость по отношению к своим воспитанникам и стальной характер, позволяющий ей понять, что в этом мире заступиться за них, кроме нее некому, делала что могла, чтобы обеспечить детям хоть какое-то будущее.
А могла она не много…
Глядя, как ее любимица крутит на пальце колечко с ключами, Галина Васильевна вздохнула и покачала головой:
– И не мяукай! Поняла меня? Я еле-еле выхлопотала тебе этот угол! Иначе пошла бы ты сейчас, как и все остальные, ждать у моря погоды. Ох, грехи наши тяжкие! Ведь положено тебе… А, видишь, как выходит, Танюшка? Ждут дети годами, мыкаясь непонятно где и как… И я ничего с этим поделать не могу…
– Ну что вы! – Татьяна обняла директора. – Вы и так столько для нас сделали! Кто из нас мамой вас хоть разочек не назвал?! Много таких? А вы говорите! Комната! Целая комната! И вся моя!
– Погоди радоваться! Ты же ее еще не видела!
– Да какая разница-то?! Главное, есть теперь, куда пойти! – Татьяна отмахнулась, не давая испортить себе настроение.
Но увидев новое свое жилище, передумала веселиться.
Комната была страшна. Отсыревшие обои кое-где отстали от стен, веселые друзья-тараканы глазели на Татьяну безо всякого стеснения и даже не думали удирать при ее появлении, а окна были такими грязными, что свет сквозь них почти не проникал.
Но Татьяна была настолько позитивным и добрым человеком, кстати, совершенно не понимая, откуда у нее взялись подобные качества, что расстраиваться не стала. Ей, девчонке, которую мать просто бросила в роддоме, отказавшись забирать по каким-то, одной лишь ей, ведомым причинам, было понятно об этой жизни одно: хочешь жить – умей вертеться. Не сиди и не жди, когда придет кто-то и сделает все за тебя. Не придет! Потому, что если ты с самого первого дня была не нужна даже маме, то уж остальным-то и подавно!
Конечно, это не касалось Галины Васильевны, которую Татьяна считала самым близким своим человеком, и пары подруг, с которыми росла сначала в детском доме, а потом и в интернате. Первая никогда не давала повода усомниться в себе, а вторые были такими же, как и сама Татьяна. Хотели любви и тепла, но получали его катастрофически мало, так как любить их было попросту некому. Им оставалось только творить любовь вокруг себя самим.
Подруги на просьбу Татьяны помочь с ремонтом откликнулись сразу. За несколько недель привели в порядок стены и потолок, а потом изгнали непрошенных усатых квартирантов. Отмыли окна и двери, радуясь за подругу и мечтая о том, что и им когда-нибудь тоже перепадет такое счастье.
– Счастливая ты, Танюшка! – галдели девчонки, помогая подруге перетаскивать стулья и стол, которые подарила ей на новоселье Галина Васильевна. – Не профукай теперь счастье свое!
Кто бы их слушал!
Татьяна, оказавшись на свободе, да еще и в собственной комнате, решила было, что нужно учиться и пытаться найти работу получше, чем нянечкой в детском саду, куда пристроила ее Галина Васильевна. Но когда приходит любовь – все планы идут побоку, как известно. Вот и Танюшка бортанула их все разом, когда встретила своего Сергея.
Любовь у них случилась. В смысле страсти и последствий – ураган просто! Пришла внезапно и ушла с такими бедствиями, что Татьяна даже не сразу поняла, что ей со всем этим добром делать дальше.
Сначала ей досталась свекровь. Ничего такая. Даже в чем-то простая и понятная. Классическая, можно сказать, свекровь. Танюшку она не приняла и угрожала сжить со свету, если та не оставит «мальчика» в покое. Правда, когда узнала о том, что Татьяна ждет ребенка, сменила гнев на милость:
– Если девочка будет – назовем Ксенией!
– Почему?
– Так я хотела дочку назвать, но не случилось. А, что? Имя не нравится?
Татьяна поразмыслила немного.
– Нравится. Хорошее имя.
– Вот и я так думаю! – кивнула бабушка Ксении, которая еще не знала, что ее желание сбудется, и проворчала: – Врача сама тебе найду! Нам нужен здоровый ребенок!
А еще через несколько месяцев она же лила слезы, наглаживая пеленки в комнате Ксении, и костеря на чем свет стоит своего сына непутевого:
– Чего ему надо, охламону?! Жена, ребенок… Куда понесло?!
– Разлюбил… – Танюшка, опухшая от слез, качала горластую свою дочку, и мечтала только об одном – забыть Сергея, который ни с того, ни с сего вдруг заявил ей, что быть вместе им не судьба.
– Я ему покажу любовь! Я ему такое небо в алмазах устрою, что сам прибежит и прощения попросит! – бушевала свекровь Татьяны.
– Не надо! – тут же открестилась от возможности примирения Танюшка. – Не прощу я его! Пусть даже не пытается! Он меня предал!
– Что ты, Таня?! У вас же дите!
– У моего дитя мать есть! А такой папаша ей без надобности! – отрезала Татьяна, и Ксюшка, которая голосила без умолку почти сутки, вдруг притихла и засопела, глазея на свою покрасневшую от гнева маму.
– Ну-ну… Не кипятись! – свекровь Татьяны отставила в сторонку утюг и протянула руки. – Можно? Папки лишить ее – твое право… Заслужил. Тут спорить не стану. Понимаю тебя и как женщина, и как мать. А бабушки Ксюшку ты тоже лишишь?
Татьяна внимательно посмотрела в глаза той, что так ее не любила поначалу, и покачала головой:
– Нет.
И Ксения перекочевала на руки к бабушке, еще не зная тогда, что эти руки дадут ей столько любви и заботы, сколько не дарили никому на свете.
Правда, времени на все это судьба отмерила для этих двоих, к сожалению, очень мало…
Бабушки у Ксении не стало, когда девочке едва стукнуло шесть. Возвращаясь вечером с работы, она оступилась у края тротуара и попала под автобус. Татьяна примчалась в больницу, куда увезли ее свекровь, и еще успела увидеть ту перед операцией.
– Береги Ксению! – прохрипела она, пытаясь сжать Танюшкину руку. – И… Прости…
За что извинялась она, Татьяна поняла без уточнений. За сына. Сергей с самого рождения Ксении не проявлял к ней ни малейшего интереса. У него были подруги, друзья, старенькая «копейка», которую купила ему мать, и воля. Все, чего может желать подросток, так и не ставший мужчиной.
Было ли ему дело до Татьяны? Нет. Он давно забыл о ней и вычеркнул из своей жизни, как мимолетное увлечение, о котором вспоминал лишь тогда, когда нужно было произвести впечатление на очередную пассию:
– Я ведь женат был, – вздыхал он.
– И дети есть?
– А как же! Дочь. Ксения. Но бывшая не дает нам видеться.
– Как она может?! Ты же ее отец!
– А я о чем! Бьюсь, бьюсь, а все без толку! А я ведь так люблю детей…
После того, как в городе появилось еще два брата и сестра Ксении по отцу, ему пришлось менять место жительства. Женское население городка перестало верить басням, которые с таким артистизмом рассказывал Сергей, и ему попросту не оставалось ничего иного, как уехать. Он продал квартиру матери и скрылся в неизвестном направлении, оставив после себя только разбитые сердца и кучу ребятишек, которые до поры до времени ничего не знали друг о друге.
Но город был небольшим, а это означало, что рано или поздно все тайное должно было стать явным. И Ксения, еще в детском саду познакомилась сначала со своей сестренкой, а потом и с братьями. Общение у Татьяны с их матерями не заладилось, так как мать Сергея из всех внуков признавала только Ксению, а потому и у девочки теплых отношений с родственниками не сложилось. Но ей это было и не нужно. У нее была мама, тети, как она называла подруг матери, и бабушка – Галина Васильевна. Та любила Ксению всем сердцем. И, поскольку своих детей у нее не было, привечала Татьяну с дочерью, чувствуя свою ответственность за то, что в свое время не смогла отговорить свою подопечную от скоропалительного брака.
Именно Галина Васильевна стала виновницей разговора между Ксенией и Надей поздним вечером в комнате общежития.
Болела она долго. Несколько лет Татьяна ухаживала за ней, спеша после работы сначала к своей названной матери, а потом уже к дочке.
– Перебирайтесь ко мне, Таня! – умоляла ее Галина Васильевна.
– Нет, мама Галя. У меня свой дом есть! Мне там привычнее.
– Но там же совсем не уютно! И девочка растет. Хорошо ей видеть все то, что творится в общежитии?!
– Плохо. Тут я спорить не буду. Но вы не думайте, что мы такие кисейные барышни, что постоять за себя не сможем. Никто там Ксюшу не тронет. Потому, что знает – дольше минуты после этого не проживет. У меня же нет ничего в этой жизни, мама Галя, кроме нее и вас. Девчонки еще. Но у них, слава Богу, уже свои семьи и дети. Не просите меня! Не хочу я одалживаться!
– Да какие же тут одолжения?! Это я должна тебе, как море рекам. Не было бы меня уже на свете, если бы не ты!
– Ой, да не выдумывайте! Подумаешь! Подождите! Мы еще с вами встанем и танцевать пойдем! – Татьяна поправляла подушку Галине Васильевне. – Танго! Или самбу! Как в вашем любимом сериале! Сошьем вам купальник с камушками блестящими, и – ух! Всем покажем!
Галина Васильевна улыбалась, а Татьяна продолжала вдохновенно врать о карнавале и поездке на море, о том, как будут отмечать они Новый год и дарить друг другу подарки. Она знала, что ее обещания – пустой звук, но восхищалась Галиной Васильевной, которая ни разу за все время не заикнулась о боли, которая терзала ее по ночам, и не пожаловалась на соседей, что затеяли ремонт и сверлили с утра до поздней ночи каждый день без малого полгода.
– Там уже все стены должны быть в мелкую дырочку! Как решето! – сердилась она, пытаясь перекричать звуки, несущиеся из соседней квартиры.
– Ах, Танюшка! Пусть сверлят. Поверь, этот звук такая мелочь по сравнению с тем, что я сейчас чувствую…
Ксения сменяла маму по выходным и иногда после школы, понимая, что ей тяжело справляться одной. Готовила еду, мыла пол, и помогала Галине Васильевне дойти до ванной, пока та еще могла ходить. И ни разу за все время у нее даже тени мысли не возникло, что эта женщина для нее чужой человек. Она была родной настолько же, насколько родной была для Ксении ее мама.
Врачи Галине Васильевне давали год от силы.
Прожила она шесть лет…
И успела распорядиться своим имуществом так, как посчитала нужным. Не ставя никого в известность. Даже близких.
Марина о завещании не знала. Галина Васильевна попросила соседку помочь ей и вызвать нотариуса на дом.
– Я не могу все это принять! – разревелась Татьяна, когда ей огласили последнюю волю Галины Васильевны.
– А вам и не придется. Все завещано вашей дочери. Галина Васильевна настаивала на этом.
– Но Ксения еще совсем молоденькая! Только-только восемнадцать исполнилось!
– Этого достаточно для того, чтобы вступить в наследство. Но вам придется помочь ей правильно распорядиться тем, что оставила ей Галина Васильевна.
Татьяне ничего не оставалось, как согласиться. Она плакала по ночам, понимая, что потеряла по-настоящему родного человека, и Ксения, просыпаясь от этого тихого стона маминой души, перебиралась к ней на кровать, обнимала и баюкала, словно ребенка.
– Мамочка, она тебя очень любила!
– Не тебя, а нас! – поправляла Татьяна, шмыгая носом.
– Хорошо! Нас. Но, если она нас так любила и говорила, что на том свете все всё знают и слышат, то каково ей твой рев слушать каждую ночь? Прекращай, а? Ты же сама говорила мне, что ей там будет хорошо. Там не больно, мам…
Татьяна обнимала в ответ свою так быстро повзрослевшую девочку и старалась сдержать слезы. Удавалось ей это плохо…
Немного успокоившись, они подумали и отложили до поры до времени вопрос с переездом, так как квартира Галины Васильевны требовала ремонта, а денег на это не хватало. Снимать со счета то, что досталось Ксении по завещанию, Татьяна отказалась наотрез.
– Сами с усами! А тебе учиться еще! А замуж? А дети? Пусть лежат эти денежки, Ксюша! Сними, сколько хочешь на то, чтобы приодеться, а остальное сохрани. Выучишься – дело какое-нибудь свое откроешь. Ты у меня умненькая! Все сможешь.
– Мам, а сколько там на счету?
– Полтора миллиона. Не знаю, откуда у мамы Гали такие деньги, но предполагаю, что это за отцовскую дачу. У него была другая семья, но с Галиной он всегда общался. И оставил ей дачу с большим участком. Вот ее-то, наверное, она и продала. Что-то пролечили, а остальное лежит на счету, который тебе достался.
Ксения, поразмыслив, решила, что мать права. Снимать со счета ничего не стала, а принялась думать, чем хочет заниматься после окончания учебы. Вариантов было много, но ни один пока не устраивал ее полностью. И Ксения решила не торопиться с решением этого вопроса.
А пока она раздумывала, судьба, видимо заскучав, решила, что испытаний для Татьяны и ее дочери было недостаточно. Она понаблюдала немного за тем, как они переклеивают обои и гадают, хватит ли у них средств на новый кухонный гарнитур, и, назевавшись до одури, устроила им такую встряску, что и той, и другой пришлось признать – яблочко от яблоньки падает недалеко. Если вообще падает.
Ксения возвращалась домой после очередного экзамена. До конца сессии оставалось всего ничего, и она уже предвкушала, как они с мамой распихают по коробкам нехитрый свой скарб и переберутся в почти отремонтированную квартиру. Доделать там оставалось совсем немного, и вполне можно уже было заселяться. Тем более что от дома Галины Васильевны до института, где училась Ксения, было рукой подать.
– Ксюша, доченька! Постой! Неужели ты не узнаешь меня?!
Мужчина, который стоял у подъезда, был Ксении смутно знаком.
Она почти не помнила своего отца, так как видела его совсем маленькой, когда он пару раз приезжал, чтобы проведать свою мать. Ксения, сидя на руках у бабушки, не понимала, почему странный дядя ругается. Он требовал, чтобы ее убрали из бабушкиной квартиры, но почему – не объяснял. Она только помнила, что плакала от обиды и злости сначала, а потом смеялась, глядя, как бабушка гоняет веником незнакомца и приговаривает:
– Породить – породил, а воспитывать пусть дядя? Я тебя, охламона, научу жить по совести! Плохо воспитала? Так исправлю! За мной дело не станет!
Чем все это закончилось, Ксения не помнила. Но странного дядьку, об которого бабушка обломала свой любимый веник, больше не встречала.
Теперь он стоял перед ней, сбивчиво извиняясь и что-то требуя. Слова его сыпались одно за другим, но понять смысл было сложно.
– Вы можете говорить яснее? Что вам нужно? – перебила она его, уже теряя терпение. – Мне пора, мама дома ждет.
– Вот именно! Мать твоя! – Сергей словно ожил, его голос стал напористым. – Это всё она виновата!
– В чём? – Ксения нахмурилась, внутренне догадываясь, к чему он клонит.
– Она тебя настроила против меня, родного отца! Не давала нам общаться! Она даже с моей матерью меня рассорила! Наплела ей бог знает что, и та ей поверила. Но я её не виню – она тебя слишком любила. Больше, чем меня!
– Я не позволю вам плохо говорить о моей маме! – резко оборвала его Ксения, поворачиваясь, чтобы уйти.
– Подожди! Не сердись, я больше ничего не скажу! Ты уже взрослая, сама можешь понять, что к чему. Я по-другому делу здесь!
– Какому ещё?
Сергей тяжело вздохнул, его голос дрогнул:
– У меня есть дочь… Машенька. Ей всего пять лет, и она тяжело больна. Мы сделали всё, что могли, но ей нужна операция. Очень дорогая… – Он замялся. – Я знаю, что ты получила наследство…
– И сколько же вы хотите?
– Миллион, Ксюша. Нам нужен миллион. Сама понимаешь, такие вещи стоят очень дорого!
Дальше Ксения слушать не стала. Развернулась и пошла к подъезду. Она слышала, какие проклятия неслись ей в спину, но не оглянулась. А когда Сергей все-таки припустил за ней, все еще надеясь на что-то, просто стукнула на ходу в первую попавшуюся дверь на своем пути.
– О! Ксюша! – веселая компания, сидевшая за этой дверью в комнате местного алкоголика, дяди Вани, обрадовалась ее появлению.
– Там отец мой приехал. Обидеть меня хочет. Помогите!
Больше ей говорить ничего не пришлось. Все в общежитии знали историю Татьяны и очень уважали ее за то, что она не спилась, не ушла гулять куда-то, бросив ребенка на произвол судьбы, и не привела в дом нового мужика, решив, что личное счастье дороже, чем дочь.
– Да я ему! – взревел дядя Ваня, поднимаясь из-за стола, и Сергей, понимая, что ничего хорошего из встречи с подвыпившей компанией не выйдет, предпочел ретироваться.
– Ты у меня еще попляшешь! – погрозил он кулаком Ксении и бросился наутек, когда бутылка просвистела рядом с его головой, а компания заржала, провожая его свистом и улюлюканьем.
– Иди домой, дочка! – осторожно похлопал по плечу ревущую Ксению дядя Ваня. – И ничего не бойся! Не сунется он больше сюда. А с матерью твоей я сам вечером поговорю и все объясню ей.
Ксения поднялась на свой этаж, закрыла за собой дверь комнаты и дала волю слезам. Она плакала так горько, что даже не услышала, как вернулась домой Татьяна.
– Маленькая моя, ну что ты! – обняла она дочь. – Не надо! Не плачь! Все хорошо будет!
– Мам, а если не будет? Если он правду сказал? И где-то моя сестра, которая болеет и может… Мам! Я даже думать не могу об этом!
– И не надо! У нас с тобой фактов нет. О чем тут пока думать? Нужно для начала все узнать!
Татьяна дотянулась до сумки и достала телефон.
– Кому ты звонишь?
– Тете Любе. Забыла, кто у нее муж и где работает?
– В полиции…
– Именно! Вот его-то мы и попросим разузнать для нас кое-что. А потом будем думать, что да как. Иди-ка, умойся пока! Ты мне будешь нужна в здравом уме и при памяти.
Через час они знали все.
У Сергея действительно была дочь. И звали ее Машей. Но он не общался ни с ней, ни с ее матерью, бросив их так же, как в свое время Татьяну с Ксенией.
– Маша правда болеет. Не знаю, откуда у него информация об этом, ведь с матерью девочки никаких отношений он не поддерживал. Но это и не важно уже. Мы с тобой поедем в тот город, где они живут, и узнаем, чем можем помочь.
– Мам, ты думаешь, так будет правильно?
Татьяна крепко обняла Ксению.
– Если бы не добрые люди, где бы я сейчас оказалась? Бабушка Галина Васильевна, мои подруги, даже случайные знакомые – все они помогали мне по крупицам, делились теплом, поддерживали. Это их доброта помогла мне справиться с пустотой, которую оставил после себя Сергей. А знаешь, что обиднее всего? То, что ты, моя девочка, не испытала того, что могла бы, если бы я тогда сделала другой выбор. Но теперь, Ксюша, наша очередь. Мы можем отдать это тепло тем, кто в нем нуждается. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю! – уверенно ответила Ксения.
Машу вылечат. Операция пройдет бесплатно, но Ксения, понимая, что этого недостаточно, возьмет на себя расходы на реабилитацию и оплату жилья в П*******, где Маша с мамой проведут несколько месяцев, пока девочка полностью не восстановится.
А спустя некоторое время, уже в столице, кто-то с улыбкой будет наблюдать, как по аллеям центрального сада идут две девочки, крепко держась за руки. Одна тараторит без остановки:
– Ты ведь моя сестра, да? Значит, идем есть мороженое! Ты любишь шоколадное? Ты же должна его любить, если ты моя сестра!
– Маша, я готова есть любое мороженое, лишь бы ты перестала тащить меня за собой и дала передохнуть. Куда мы так бежим?
– Как куда?! – возмутится Маша. – Здесь столько всего интересного! Разве можно стоять на месте? Ну, сестра ты мне или нет?
– Сестра… – улыбнется Ксения.