Но каждую ночь Марина ловила себя на том, что ждет… чего-то. Сообщения, знака, второго шага…
Марина встала рано. Сын еще спал, муж ворочался в полудреме, натянув одеяло до ушей. На кухне пахло ароматным кофе — автомат сработал по таймеру.
Она села за стол и открыла ноутбук. Быстро пробежалась по почте, затем машинально щелкнула по новостям. Глаз зацепился за очередной заголовок: «Ученые выяснили, что женщина переживает первую любовь всю жизнь».
Марина усмехнулась. Ну конечно… Ученые. Первая любовь… Все это ерунда.
И все же в груди кольнуло.
Где-то там, в далекой памяти, хранилось лицо, от которого когда-то замирало сердце. Голос, который она, казалось, узнала бы из миллиона…
Она быстро пролистала дальше, так, чтобы новость ушла с экрана. Никаких воспоминаний. Ни к чему.
Кофе остыл, но Марина пила его именно таким — привычка.
Жизнь устроена. Все на своих местах.
Муж — Игорь — добрый, спокойный. Никаких скандалов. Работает много, старается для семьи.
Сын — студент, еще живет с ними, но уже на своей волне.
Младшая дочка — копия Игоря, хоть и со своим характером.
Дом, работа, по выходным дача. В отпуск — в Турцию.
Женское счастье — оно ведь не всегда про бабочек в животе.
Иногда — про теплые носки, суп на плите и тишину в доме.
И все бы ничего, да вот… пусто. Внутри. Как будто все это — не ее жизнь, а так, картинка. Удобная, аккуратная. Безопасная.
Телефон дернулся от вибрации на столе.
Номер незнакомый, но почему-то пальцы затряслись.
— Алло? — голос предательски дрогнул.
— Марин… Это я.
И тишина.
Он молчал. Она — тоже.
Он — потому что не знал, с чего начать. Она — потому что не верила, что слышит этот голос.
— Прости, что вот так, без предупреждения… Мне просто… нужно тебя увидеть. Поговорить.
Марина встала.
Кофе расплескался из чашки, потек по столу. Она даже не вытерла.
Голос.
Тот самый.
Тот, который десять лет назад обещал, что будет рядом всегда.
* * *
Когда Марина вспоминала те дни, перед глазами всегда вставала одна и та же картина.
Сквозняк. Хлопнула дверь. Чемодан в коридоре. И он — стоящий у порога, с поникшими плечами и опущенным взглядом.
Она тогда ничего не сказала. Просто села на край дивана и смотрела, как его пальцы дрожат, застегивая молнию.
«Собрался уйти — уходи. Только без театра», — подумала. А вслух не сказала ни слова.
У нее внутри будто что-то сдохло. Не взорвалось, нет. Просто умерло. Медленно. Как угасает лампочка в прихожей, мигая на прощание.
Их брак начинался красиво.
Он носил ее на руках, знал, какой она любит сыр, покупал цветы «просто так». Она думала: ну вот же, все как надо.
Свадьбу отгуляли шумно, весело. Потом — маленькая квартирка, ремонт по ночам, первая беременность, колики, недосып, ссоры по мелочам. Но все — вместе.
Она верила, что любовь выдержит все.
А потом… потом началась его новая работа.
И его новая коллега.
И вечные задержки «на проекте».
И запах чужих духов на воротнике.
И эта проклятая, молчаливая дистанция между ними.
Марина пыталась говорить.
Спрашивала, злилась, плакала, потом умоляла.
Он сначала отрицал, потом устало молчал, потом просто ушел.
Так тихо, как будто их и не было никогда.
Развод оформили быстро. Без скандалов.
Он подписал все, оставил квартиру, отдал машину, алименты платил исправно — молчаливыми переводами, без переписок.
На людях — идеальный бывший муж.
А за закрытой дверью Марина выла ночами.
Укрывалась под пледом с головой.
Пыталась спать в обнимку с подушкой.
Перестала есть. Потом, наоборот, пихала в себя все подряд. Худела, толстела, снова худела.
Стирала его номер, потом искала в «заблокированных».
«Он передумает… Он вернется… Он просто сбежал от усталости. От рутины. От ответственности…»
Но он не вернулся.
Прошло два года.
На третьем она встретила Игоря.
Спокойного, ровного, как речка в июле. Без всплесков, без бури. Он не задавал лишних вопросов. Не копался в прошлом. Он просто взял ее руку — и держал — не сильно, но уверенно.
И она согласилась. На второй шанс. На другую версию любви.
С тех пор прошло десять лет.
И вот… голос, которого она не слышала ровно столько же.
Марина машинально стерла каплю кофе со стола. Пальцы дрожали.
Зачем он позвонил? Почему сейчас? Вопросов было много. Ответов — ноль.
Только сердце… будто не прошло и дня.
* * *
— Ты готова его увидеть? — спросила подруга, когда Марина все-таки рассказала ей о звонке.
— Не знаю… Он сказал, что это важно. Но… Зачем сейчас? После всего?
— Люди иногда возвращаются, когда у них не осталось ничего, кроме сожалений. Может, он хочет извиниться?
— А может, хочет разбудить все, что я так долго в себе хоронила, — с горечью ответила Марина. — Я столько лет шла вперед. Училась жить без него. Училась не думать. Не чувствовать. И вот… один звонок — и все вернулось.
Подруга только вздохнула. Она знала: Марина все равно пойдет. Ее глаза, голос, дрожащие пальцы — все говорило об этом.
Всю следующую ночь Марина не спала.
А если он просто женился неудачно и теперь решил вернуться? Или наоборот — все у него хорошо, и он просто хочет «по-дружески встретиться»? Зачем ему это?
Она пыталась найти разумные ответы. Но в груди бушевал страх. Не перед ним — перед самой собой.
Была одна, самая большая опасность — снова поверить.
Они договорились встретиться в парке. В том самом, где когда-то гуляли с коляской, смеялись, пили кофе из термоса.
Он выбрал именно это место. Как напоминание? Или — как извинение?
Марина подошла к зеркалу.
Сорок один.
Нормально выгляжу.
Усталая, но ухоженная.
Младшая дочь вчера плела ей косу, болтала без умолку. Сын принес чай. Игорь спрашивал, все ли в порядке — она соврала, что болит голова.
Хорошо, что все разбежались из дома. Иначе как бы объяснила, куда уходит в воскресенье утром?
Марина достала из шкафа пальто, то самое, которое всегда считала своим «счастливым». Купленное в день, когда получила повышение. Строгий крой, мягкий серый цвет, слегка подчеркивающий глаза.
Легкий макияж. Волосы — без заморочек, но аккуратно. Она даже надела серьги, те, что давно лежали в коробочке «на потом».
«Зачем я так стараюсь?» — вдруг мелькнуло в голове.
Ответ был — и страшный, и очевидный. Она хотела, чтобы он увидел. Чтобы пожалел. Чтобы понял, кого потерял.
«Вот он, червь гордости, ты тоже тут…» — усмехнулась Марина.
Парк встретил ее тишиной. Было прохладно, но не холодно. Свежий воздух, желтая листва, редкие прохожие с собаками.
На лавке, под старым каштаном, сидел он.
Марина узнала Андрея сразу. Хотя прическа стала короче, появились морщины, взгляд стал строже. Но он — все такой же. Или так только кажется?
Он встал, как только увидел ее.
Неловко. Будто сам не верил, что она действительно пришла.
— Привет, — сказал тихо.
— Привет, — так же тихо ответила она.
Они молчали. Смотрели друг на друга. Вокруг проносились чужие жизни, кто-то спешил, кто-то смеялся, а они стояли — как две тени из прошлого.
— Спасибо, что пришла, — сказал он.
— Я не могла не прийти, — призналась Марина. — Слишком много осталось… недосказанным.
Андрей кивнул. Сел на лавку. Она — рядом, но на расстоянии.
— У меня ушло десять лет, чтобы понять, что я тогда натворил, — начал он. — Я пытался забыть, жить по-новому. Женился. Потом развелся. Не потому, что не любил… А потому, что всегда любил только тебя.
Марина смотрела перед собой. На мокрые листья. На воробья, прыгающего по дорожке.
— Знаешь, что обидно? — прошептала она. — Что я не ждала тебя. Но ты все равно пришел. Когда я уже успокоилась. Почти.
Он опустил голову.
— Я не хочу ничего рушить. Просто… я хотел, чтобы ты знала. Я помню. Я люблю. Я сожалею.
Три слова. Три тяжелых слова, как камни: Помню. Люблю. Сожалею.
И Марина вдруг почувствовала, как где-то глубоко внутри снова предательски дрогнуло сердце.
* * *
Они сидели на лавке, под старым каштаном, где когда-то останавливались с детской коляской. Тогда все казалось простым: теплый кофе из термоса, сонный младенец, и рука Андрея, крепко обнимающая ее за плечи. Сейчас — между ними полтора метра и десять лет.
— Ты стала другой, — сказал Андрей. — Глубже… тише. Даже голос изменился.
Марина чуть усмехнулась.
— Это возраст. И жизнь. Учат говорить тише, когда кричать уже бессмысленно.
Он кивнул, будто понимал. Или хотел, чтобы она поверила, что понимает.
Молчание между ними не казалось неловким — скорее, знакомым, как старая песня, которую помнишь наизусть.
— Я иногда представлял… Как ты живешь. Счастлива ли. Скучаешь ли…
Не договорил.
Марина посмотрела на него. Привычные черты лица, немного резче, немного старше. А глаза — те же самые. Уставшие, внимательные, но все еще умеющие смотреть вглубь.
— А ты? — спросила она. — Счастлив был?
Он долго молчал, потом пожал плечами.
— Бывали хорошие дни. Но они не складывались в счастье. Слишком много пустоты внутри. А потом я понял, откуда она.
Марина смотрела прямо перед собой. Листья кружились, падали, ложились к ногам, как воспоминания — тихо и неизбежно.
— Ты ведь злишься до сих пор, да? — тихо спросил он.
Она чуть наклонила голову.
— Нет. Не злюсь. Злость — она яркая, горячая. Я долго горела, потом выгорела. Теперь… просто пусто. Ты был частью моей жизни. Ты ее сломал. А я собрала ее заново — по кусочкам. Только там, где ты был — осталась вмятина. Не болит, но наощупь неровно.
Он сжал ладони, как будто хотел что-то удержать — чувство, воспоминание, ее взгляд.
— Я тогда испугался. Устал. Струсил. Хотел свободы, легкости… А когда понял, что потерял — было поздно.
Марина кивнула.
— А теперь?
Он посмотрел на нее.
— А теперь я просто хочу быть рядом. Не прошу ничего. Не настаиваю. Просто… если ты когда-нибудь захочешь поговорить — я рядом.
Она не ответила. Только почувствовала, как в груди снова дрогнуло — будто маленький кусочек ее прошлого дотронулся. Легко, нежно.
Дотронулся и исчез.
* * *
Марина долго сидела в парке после того, как Андрей ушел. Он встал, нерешительно попрощался — без объятий, без попытки дотронуться. Просто «до свидания».
Она кивнула в ответ и осталась — одна. Как тогда, десять лет назад, в пустой квартире после хлопка двери.
Только теперь она была другой. Не раненая — усталая.
Дом встретил привычным теплом. На плите — кастрюля с супом. На столе — хлеб, аккуратно прикрытый полотенцем.
Игорь. Заботливый. Надежный. Тихий.
Он вышел из кабинета, потирая глаза.
— Ты куда-то выходила? Голова прошла?
Марина кивнула.
— Да. Немного прогулялась. Нужен был воздух.
Игорь подошел, обнял за плечи.
— Хорошо. Тебе надо чаще для себя что-то делать. Устала ты в последнее время.
Она почувствовала, как к горлу подступает ком. Этот человек — не виноват ни в чем. Он ее не предавал, не ломал, не бросал. Он был рядом, когда она не верила, что сможет снова довериться.
И все же — она молчала. Не сказала ни слова о встрече.
В ту ночь Марина снова не спала. Лежала, уставившись в потолок.
«Почему он пришел? Почему теперь?» — вертелось в голове.
А еще — «что я теперь должна делать с этим знанием, что он все еще любит?»
На следующее утро все как обычно. Завтрак, разговоры вполголоса, привычные заботы. Сын бросил:
— Мам, ты чего такая отстраненная? Опять не спала?
Она кивнула, не вдаваясь в детали. Как объяснить, что внутри — буря, которой вроде и не должно быть?
Вечером, когда они с Игорем сидели на диване, он вдруг спросил:
— Тебе точно лучше?
Марина замерла. Он чувствовал. Конечно. Он всегда чувствовал, когда с ней что-то не так.
— Да, просто… мысли.
— Какие?
Она колебалась. Несколько секунд — и все могло бы пойти по-другому. Но она выбрала молчание.
— Рабочие. Ничего серьезного.
Игорь не стал настаивать. Лишь кивнул и переключил канал.
Позже, уже засыпая, она подумала: «Я ведь даже не знаю, чего хочу. Чтобы Андрей ушел навсегда? Или… остался где-то на краю — как память?»
Она нашла его номер в телефоне. Смотрела на экран и никак не могла принять верного решения. Хотела стереть — не смогла.
Вместо этого написала:
«Спасибо, что сказал. Мне нужно время. Не звони пока».
Он не ответил. Может, понял.
А она сидела в темноте и пыталась понять: а если бы все вернуть — она бы выбрала иначе?
Но в этом и парадокс: вернуть ничего нельзя. А чувство, пусть даже вспыхнувшее на миг, — уже нельзя игнорировать.
И все же… вода, однажды ушедшая, не возвращается в русло. Она может оставить следы, намочить землю, даже подтопить старую боль. Но течь снова — не будет.
* * *
Прошла неделя.
Андрей больше не писал. Не звонил. Как и просила.
Но каждую ночь Марина ловила себя на том, что ждет… чего-то. Сообщения, знака, второго шага… А может — облегчения. Но не было ни того, ни другого.
Снаружи жизнь шла своим чередом. Дети, работа, ужины, покупки. Игорь был рядом, как всегда. Чуткий, мягкий. Он не задавал лишних вопросов, но Марина чувствовала: знает. Или догадывается.
В воскресенье утром она проснулась рано. В доме было тихо.
Марина сделала кофе, села на кухне. Достала фотоальбом и открыла на первой странице — старая фотография. Они с Андреем, еще молодые, где-то на море. Она смеется и держит маленького сына на руках, а муж целует ее в висок.
Она перелистнула несколько страниц и нашла другое фото — Игорь с дочкой на руках, малышка тянет к нему ручки, а он смотрит на нее с такой теплотой, что внутри у Марины защемило.
Два мира. Две любви.
Одна — яркая, рвущая, ранящая.
Другая — спокойная, выстраданная, целительная.
Марина взяла телефон. Открыла чат с Андреем. Долго смотрела на экран. Пальцы дрожали, сердце билось чаще и гулом отдавалось в ушах.
Она глубоко вдохнула и набрала несколько строк:
«Я вспомнила все. И хорошее, и плохое. Я простила тебя. Но вернуться назад — не могу. Я слишком долго шла к себе нынешней. Пусть это останется в прошлом. Береги себя».
Затем перечитала сообщение, и только в этот момент осознала: стало легче. Как будто долгое время несла тяжелый камень и вдруг оставила его на обочине.
Удалять чат не стала. Но телефон убрала.
Не потому, что ждет.
А потому что уже неважно.
В тот день она впервые за долгое время по-настоящему улыбнулась. Не из вежливости, не потому что надо. Просто — потому что внутри стало тихо.
Не пусто — тихо.
Вечером, когда они с Игорем сидели на террасе, он вдруг сказал:
— Знаешь, ты как будто вернулась к нам. Сама. Своей походкой, взглядом.
Марина посмотрела на него.
— Я просто поставила точку.
Он не спросил где. Не нужно было.
Он взял ее за руку. Не крепко, не требовательно. Просто — как всегда.
И в этой простоте было больше любви, чем в самых страстных признаниях.