«Вокруг одни мошенники»: Как три соседки и один смартфон спасли пенсионерку от квартирной аферы
«Чего?! Баб Надь! Да ты голову–то включи! Какой я мошенник, ты что несёшь?! Открывай, а то я тебя…»
Надежда Петровна твёрдо знала, что кругом мошенники. Везде, на каждом шагу они караулят её, хотят втюхать, навязать, обобрать, обмишурить, сбить с толку, заговорить, оставить без копейки, пустить по миру.
Так ей говорил Эдик. Каждый вечер, с тех пор как стал жить на съемной двушке на «Динамо», он звонил престарелой родственнице и, быстро выяснив, как её самочувствие и велев «держаться», ибо погода, давление и прочее скоро «пройдут», напоминал, что никому нельзя верить, ни–ко–му.
— Если позвонят, сразу бросай трубку, поняла? Сразу! Ничего не отвечай, ни «да», ни «нет»! Они запишут твой голос, оформят кучу кредитов, а у тебя же квартира, баба Надя! В центре столицы квартира! Они все этого добиваются!
— Кто они, Эдик? Кто они такие?! Почему их до сих пор не переловили? — испуганно шептала Надежда Петровна, потуже стягивая пальчиками на шее платок и кинув взгляд на дверь — надежно ли закрыт замок.
Надежда Петровна пережила многое: и первое послевоенное время, и «перестройку» с бандитизмом и «темными личностями», вечно топчущимися у них в подъезде, видела, как ни с того ни с сего загорались машины, слышала, как дрались в соседнем дворе, а потом плакала женщина…
Надя думала, что всё это уже закончилось, теперь можно наконец вздохнуть спокойно, потому что наступило светлое будущее… Но нет! Оказывается, эта страшная жизнь продолжается, с каждым годом набирая обороты и подминая под себя слабых.
В магазине Надежда Петровна постоянно оглядывалась и держала руку так, чтобы почувствовать, если полезут в сумку за кошельком, собирала все чеки, дома изучала их под лупой, считала, шевеля губами, хмурилась, забывая, что и когда покупала, а диктор по телевизору опять, как будто в продолжение её мыслей, предупреждал, что «разработана новая мошенническая схема», и пожилым людям стоит быть бдительными… Надежда Петровна вздрагивала, испуганно смотрела на экран, кивала и шла проверять входную дверь. А потом строго смотрела на телефон. Если позвонит — Надя и не подумает взять трубку! Не поведется она на эти ваши дешевые уловки! Вокруг одни обманщики, но Надя ещё им всем покажет!
Единственными надежными людьми в своём окружении Надюша считала соседок — Маргариту Сергеевну, бухгалтера на пенсии, Тонечку, ту, что с двумя детками, и Елену Ивановну, педагога.
Эти три женщины были гарантом того, что мир ещё не окончательно сошел с ума, что есть честные, добрые люди, на которых можно положиться.
Маргарита Сергеевна всегда здоровалась с Надеждой, спрашивала о здоровье, рассказывала что–то веселое. А Надя грустно кивала ей.
— Да что же вы так печальны, Надежда Петровна?! Смотрите, как воробышки в луже купаются! Ну сорванцы же! Как есть, сорванцы! — Рита сама улыбалась, глядя на взъерошенных, мокрых, надувшихся шариком птичек. — А подснежники! Вы видели, какие у «Диеты» распустились подснежники?
Надя кивала, и ей было приятно, что есть ещё люди, кто помнит старое название магазина — «Диета», знает, что раньше там продавались вкуснейшие котлетки, и Надюша жарила их своему мужу, Толику, а он думал, что она приготовила ужин сама. Или не думал, но делал вид…
И есть люди, которые помнят демонстрации, красные флажки, радостных людей на тротуарах и мостовых, знают, что можно жить честно и правильно. За это Надя очень уважала Маргариту Сергеевну.
— Да, Риточка! Прекрасно! Замечательные подснежники! — кивала она соседке. — Но вот как всё же страшно жить! Как страшно! — добавляла она, чуть наклонив свою кудрявую головку набок.
— А что такое? — Маргарита Сергеевна присаживалась на скамеечку, заботливо поправляла на соседке шаль или воротничок её пальто. — Вы вся дрожите, Надежда Петровна!
— Мне опять звонили! — чуть не всхлипывая, сообщила Надежда. — Опять молчали в трубку и дышали. Господи, как страшно они дышали!
— Кто?
— Ну конечно же мошенники! Эдик предупреждал, что будут звонить! Я одинокая, он сказал, что на одиноких прямо–таки охотятся! У меня же квартира… В центре… — Надежда Петровна вжала голову в плечики, страдальчески посмотрела на соседку. — Эдик сказал, что отберут, что я не должна ни с кем говорить, а я вчера подняла трубку и сказала: «Да!». Эдик запретил, а я сказала… Просто так всегда говорил по телефону Толечка, вы помните моего мужа, Рита? Он вставал в коридоре, запускал один палец под подтяжку своих льняных брюк и важно говорил: «Да! Квартира Подольных слушает!».. Я так по нему соскучилась, Рита! Так соскучилась, что вот решила, сказать, как он… Я всё испортила, понимаете?
— Нет, не понимаю. Вы сказали что–то, и дальше? — Маргарита Сергеевна вытянула вперед ноги, повертела ступнями. — Мало ли кто мне звонит! Из химчистки звонят, хотя я уже давно туда не хожу, из собеса звонят, ну и шутники всякие. Я со всеми вежливо и кратко прощаюсь. Да что вы так перепугались?!
— Как?! — Надя в ужасе посмотрела на соседку. — Нельзя! Ни с кем нельзя разговаривать! Мошенники везде, даже в вашем собесе!
— Ну уж позвольте! Я проработала там десять лет и… — дернулась Рита.
— Везде! — отрезала Надя и поджала губы. — Время честных людей закончилось. А я сказала: «Да!», и скоро ко мне придут изымать.
— Что изымать? — Рите стало очень жалко старушку, но за собес было обидно.
— Как что?! Квартиру! У меня же в центре! Как и у вас, между прочим! Сначала придут ко мне, а потом и за вас примутся! — всплеснула руками Надежда Петровна.
Она была очень напугана, вторую ночь не спала, измучилась, прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала, если слышала, как за стеной лязгает дверьми лифт. Успокоительные не помогали. Надя ждала…
— Никто не придет. И никто не примется ни за кого! Выкиньте эти мысли из головы! Да, нужно быть бдительным, времена такие… — строго сказала Маргарита. — Но так недолго и в сумасшедший дом попасть! Разве можно жить, вообще никому не доверяя? Это вам ваш Эдик наговорил?
— Да! Эдик — хороший мальчик, он предупреждал меня. Даже лекарства сейчас продают все поддельные! Да–да! Везде мошенники! — Надежда потрясла в воздухе своими маленьким, как лапка цыпленка, кулачком. — Так Эдик говорит.
— Да ваш Эдик первый мошенник и есть, с женушкой своей! Как там её? Что–то из растительного мира… Ах, да, «Ландыш». Вы думаете, он к вам просто так прицепился?! Никогда о нём не слышали, вдруг нарисовался. Да он просто квартиру хочет отнять, вот и переживает, что вы её кому–то другому отпишите. У вас же есть другие родственники? Я помню, приезжала племянница с дочкой, потом ещё кто–то… — Рита возмущенно расстегнула куртку, ей стало жарко.
— Эдик тоже мошенник?! — Глаза Нади округлились, стали совсем бледными, серо–прозрачными. — Нет! Нет, мой мальчик хороший!
— А где он, этот хороший мальчик? Заботится о вас, продукты привозит, санаторий вам подыскивает на лето? — усмехнулась Рита. — Нет! Тонька, вон, пороги обивает, Лена из одиннадцатой тогда вам сантехников искала, помните? А Эдик в сторонке, ждет жилплощадь.
— Нет… Не может быть! Совсем вы чушь говорите! — зашептала Надежда Петровна, в голове у неё гудело, сердце стучало где–то в горле. — Так значит и ему нельзя доверять? — вскинула она головку.
— Не знаю. С умом ко всему подходить просто надо, а там сами смотрите! — пожала Рита плечами, стала гладить соседку по плечу, успокаивать, обещала, что будет её оберегать.
Немного придя в себя, Надя в задумчивости встала, попрощалась и ушла домой.
Сев в комнате на диванчик, она стала рассуждать, обращаясь к фотографии мужа. Толя всегда её слушал и, кажется, даже кивал.
— Значит, ты тоже считаешь, что Эдуард с Ландышем черны душой? — спросила она фотографию. Толик как будто нахмурился. — Эдик сложный мальчик, честолюбивый, но ведь он любит меня…
Толик усмехнулся. Эдик ему никогда не нравился. Пока парень жил с Наденькой и приводил в гости своих сокурсников, хозяйка носа на кухню не казала, тихонько сидела на стульчике в своей комнате и пыталась читать. Но не получалось, потому что Эдик с ребятками слушали какое–то «бум–бум», визжали электрогитары, молодые хриплые голоса горланили непонятные заграничные слова, просачивался в щель под дверью запах сигарет. Но Надя упорно не замечала всего этого. Эдик — родственник, ему надо помогать. Наде никто не помогал в юности, ей было тяжело, иногда невыносимо, и не надо, чтобы мальчик тоже так мучался!
Но если бы Анатолию дали хоть одну минуту провести на земле в те годы, он бы вытолкал Эдуарда взашей, да ещё сзади наподдал ногой для скорости!
— Как это ужасно, когда твои близкие тебя предают… — Надежда Петровна обреченно кивнула мужу. — Я всё поняла, Толенька. Я буду осторожна!..
Эдуард, как он сам представился при знакомстве, — дальний родственник Нади, она уж и не знала, правда ли это. И выгонять было неудобно, и расспрашивать как–то не солидно, как будто Надежда совсем память потеряла, не помнит ничего. Мальчик приехал к ней, когда пришло время поступать в институт, занял лучшую комнату, Надежду переселил в комнатенку поменьше. Но она тогда не придала этому значения, уж очень была рада тому, что теперь живет не одна.
Это было несколько лет назад. Теперь же Эдуард существует отдельно, в квартире Эдиковой знакомой, которая надолго уехала зарубеж и разрешила молодым пожить у себя.
У Эдика уже два года есть семья — Ландыш! Ландыш — это его жена, высокая, худая блондинка с длиннющими ногтями и ногами. В обычной жизни её звали Юлей, но «Ландыш» звучало как будто более благородно и загадочно, поэтому Юля, приехав в столицу, быстренько поменяла все документы и теперь была «Ландышем». Ну и что, что родители в шоке, главное, чтобы ей самой нравилось!
Ландыш любила жить в комфорте и достатке. Эдик крутился вокруг неё, обеспечивал, содержал, баловал. Она была его «цветочком, лапочкой, котеночком». Супруги надеялись, что, когда Надежда Петровна покинет этот бренный мир, квартира у метро «Парк культуры» перейдет наконец к ним, к Эдику и Ландышу. Но надо побыстрее заставить бабушку оформить жилплощадь на молодежь, чего тянуть–то?! Дело всё же щекотливое!
Только вот Надежда Петровна упрямится: и завещание не пишет, и просто переоформить документы не хочет. Всё твердит, что «мать не велела отдавать, мать сказала беречь!»
— Ну почему, Эдюша? Почему она такая упрямая?! Вот не сегодня, так завтра с ней случится беда… Ну, ты понимаешь… И что тогда? Бегать, собирать бумажки, доказывать другим её потомкам, что жилплощадь в столице наша? Эдуард, я думаю, ты как–то можешь решить этот вопрос.
Ландышу очень была нужна квартира. Очень! Своя собственная, с видом на бульвар, просторная, с высокими потолками. Ландыш бы сломала там все стены и сделала студию, постелила бы роскошные ковры, поставила бы кресла и журнальные столики. И обязательно бар! Как без бара?!
Подруга Юльки–Ландыша строго–настрого запретила Эдику устраивать в своей двушечке на «Динамо» вечеринки. Она даже мысли не допускала, что какие–то чужие люди будут топтаться по её ламинату, сидеть на её диване, лить на замшевую обивку кресел вино и вообще творить всякую «дичь». А друзья Ландыша практически всегда «творят дичь». Они молодые и глупые, все сплошь творческие личности, а попросту лентяи.
Ну и раз молодые не хочет проблем со чужим жильем, то Ландышу нужна своя квартира. Что тут думать–то?!
Проблема веселого времяпрепровождения вставала всё острее и острее. Однажды Ландыш осмелела и привела–таки свою компанию домой. Думали, на пять минут, просидели пять часов. И топтались, и лили, и вытирали руки о занавески.
— Ой, прости, Ландыш! — гнусаво пропел Олег, свободный художник, малюющий на холстах абстракции и живущий на деньги отца. — Мы тут немного нагрязнили… Твой Эдик опять станет ругаться.
— Не надо о грустном, Олежек. Эдик у меня хороший, очень–очень строгий, конечно, немного зануда… Но я его люблюююю! — надула губки Юля, дернула плечиком, с которого как бы случайно упала бретелечка от платья. Олежек тут же поцеловал это плечико, Юленька засмеялась, запрокинув головку назад. Ох, если бы Олежек был более настойчив, она бы ему «отдалась», как пишут в романчиках, которые продают в палатке у метро. Но Олег боялся Эдика, так что настойчивости не проявлял…
Эдуард в тот вечер приехал с работы поздно, когда веселая компания уже утратила былую прыть, обмякла, растеклась по всем мягким поверхностям квартиры.
Ещё идя по двору и задрав голову наверх, Эдик понял, что дома гости. Оконные створки на балконе открыты, из темной глубины несется музыка, то и дело падают в траву окурки.
Эдик закатил глаза, встряхнул портфелем и, рыкнув, зашагал к подъезду.
— Добрый вечер, Эдуард Максимович! — кивнули ему сидящие на лавочке у дома соседки. — Что–то шумно у вас! У жены день рождения?
Эдик как–то неопределенно пожал плечами и ринулся к лифту.
— Юлька! То есть, тьфу, Ландыш! Что вы здесь устроили?! Накурено, хоть топор вешай, а стол! Юля, это же чужой стол! — ткнул Эдик рукой на своё рабочее место, заваленное какими–то фантиками.
— Какая я тебе Юля?! — Жена насупилась, потом замурчала. — Ну, Эдичек, милый, чего ты взъелся? Мы с ребятами просто посидели, что тут такого?! А где нам ещё сидеть? Мне везти их в Тропаково что ли? В деревню? Я сто раз тебе говорила, нам нужна своя квартира, и у тебя она есть! Вот и подумай, как её заполучить. Мальчики! — уже улыбалась она гостям. — А давайте играть в шарады! Боже, это так весело! Эдик, ты с нами? — Она обвила шею мужа руками, уткнулась губами в его тонкие, крепко сжатые холодные губы. — Фу, бука! Какой ты у нас бука, Эдик! Штрафную! Штрафную моему мужу! — вдруг закричала Юлька. Тут же в её руке оказалась полная до краёв рюмка, а гости стали хором твердить: «Пей! Пей! Пей!» и хлопать себя по коленкам.
Бабушки на лавке притихли. Им слышалось, что в квартире кричат: «Бей, бей, бей!»
— Мне кажется, пора вызывать участкового! — пискнула одна.
— Да нуууу! — протянула другая. — Потом забот не оберешься! Пойдемте по домам, от греха подальше!..
Эдик выпил, потом ещё, и ещё. А что! Он тоже устал, может себе позволить! И ребята как будто ничего вокруг, интересные, и Юлька, то есть, тьфу ты, Ландыш, такая сегодня игривая, симпатичненькая, просто кошмар!..
Ночью, когда вытолкали за дверь последних гостей и легли спать, Эдик пообещал жене, что на следующей неделе сам поедет к бабе Наде и заставит её подписать дарственную на квартиру.
— Ну, правда! В конце–то концов! Мы с ней родня? Родня. Она старая? Старая! А что случится, мне как быть? У неё, поди, сразу родственнички объявятся, седьмая вода на киселе. Нет уж! Я с ней без малого пять лет прожил, болтовню её слушал, значит, имею право!
— Имеешь, Эдик, имеешь! Ты один и имеешь! — поддакивала сонная Юлька, гладила мужа по голове, потом её рука обмякла, неприятно ударила Эдуарда по щеке, царапнула ногтем.
Эдик поморщился, отвернулся к стенке.
«Что за дурацкое имя — Ландыш! — подумал он. — А впрочем, какая разница, главное, что ноги от ушей, и все завидуют.»
… Перед поездкой, да ещё с нотариусом, Эдик решил всё же позвонить родственнице, предупредить, чтобы ждала, никуда не уходила.
Нотариус, старенький Филипп Абрамович, сухой, наглухо упакованный в черную водолазку, пиджак, брюки и ботинки с длинными зауженными носами мужчина, скромно сидел на заднем сидении Эдикового автомобиля, а Ландыш разместилась впереди, то и дело глядясь в зеркало и поправляя прическу.
— Ну что? Поехали уже! — ныла она. — Скууучно!
— Подожди! Баба Надя трубку не берет. Сейчас приедем, а она в гости ушла, будем под дверью куковать! — отмахнулся Эдик, в который раз набрал номер, послушал длинные гудки, чертыхнулся одними губами.
— Поехали! По дороге ещё звякнем! — Юля улыбнулась Филиппу Абрамовичу, быстро–быстро заморгала.
— Ладно. Если что, у меня ключи есть, в квартире подождем.
Эдуард завел мотор, пополз по «пробкам». Долго стояли на выезде к Зубовскому. По бульвару двигалась колонна велосипедистов с флагами. Им все сигналили, кто–то кричал, болельщики толпой шли по тротуару.
— Вот это я понимаю — жизнь! — даже взвизгнула Юля, высунулась из окошка, тоже стала кричать.
— Это не жизнь. Это коллапс! — изрек нотариус. — Я напоминаю, что моё время оплачивается вами, молодые люди, с момента, как я сказал «да» на вашу авантюру.
Эдик нахмурился, стал нервно барабанить пальцами по рулю, а Юлька всё кричала и размахивала руками, подбадривая последних спортсменов.
Наконец разрешили движение, Эдик вжал педаль в пол, рванул вперед, запетлял в переулках, проклиная одностороннее движение, поискал место, где припарковаться, опять набрал бабе Наде.
Она не ответила.
— Что–то случилось! Я чувствую! — прошептал Эдик, быстро зашагал к подъезду. Юля и нотариус поспешили за ним.
В подъезде было тесновато и темновато, но какая разница, если впереди их ждет трёхкомнатная квартира! Бабе Наде Юля уже нашла достойный социальный приют, даже позвонила туда вчера, поинтересовалась, какие документы нужны.
— Немного неудобный лифт, вы не находите? — кивнул Филипп Абрамович на узенькую кабинку, мечущуюся в стеклянном тоннельчике, приделанном к стене дома. — Будут проблемы с доставкой новой мебели.
— Ой, ну что вы! — засмеялась Ландыш. — Всё можно решить! У нас как–то соседи купили себе джакузи, а оно в подъезд не влезало. Так к ним кран приехал, на веревочке подняли это джакузи. Эдик, а у нас будет джакузи?
Муж ей ничего не ответил.
Вынув из кармана связку ключей, он подошел к двери, позвонил в звонок, послушал, как тот надрывается внутри.
— Да открывай уже, что тянуть–то?! Не терпится посмотреть! — приплясывала на ступеньках Юлька.
— Открываю! Только вот не открывается! Такое впечатление, что замок сменили. Как так? — растерянно оглянулся Эдик. Нотариус пожал плечами. — Баба Надя! Баба Надя, это я, Эдик!
Он стал барабанить в дверь.
— А вы бы ей на сотовый позвонили. Сейчас у всех сотовые! — посоветовал Филипп Абрамович, поглядывая на часы. Он вообще–то торопился, но Эдик обещал, что всё уладится очень быстро.
— У неё нет сотового! — огрызнулся Эдуард. — Не мешайте!
— Как можно, дорогой мой! Как можно! — поднял вверх ладони нотариус.
— Кто там? Кто ломится? Я вызову полицию! — вдруг раздался из–за двери тоненький приглушенный голос.
— Да какая полиция, баба Надя! Это же я, Эдуард! Я по делу! Открывай скорее! Почему мои ключи не подходят? — Молодой человек встал на колени, приник к замочной скважине, стал говорить туда, в черноту.
— А я замочки сменила, — спокойно пояснила Надя. Она очень старалась, чтобы её голос казался таким ровным, невозмутимым. На самом же деле, только проснувшись и услышав шебаршение у входной двери, старушка очень перепугалась, схватила со стены Толика, прижала его к себе, как бы говоря, что защитит, или сама просила защиты. Толик уперся в ее худенькую грудь деревянной рамкой.
— Как сменила?! С какого перепугу ты… Открывай немедленно! — зарычал Эдик. Ландыш поджала губки, Филипп Абрамович отошел подальше, наблюдал со стороны, усмехался.
— А мне по телевизору сказали, что так надо сделать! Сам Фантропенко сказал, а это уважаемый человек! И девочки: Рита, Леночка, Тоня, — все мою идею поддержали.
— Надежда Петровна! Опомнитесь! Мне–то вы можете доверять! Я же Эдик! Вы забыли? Ваш внучок Эдик! Открывай немедленно, я по важному делу! — сорвался на фальцет Эдуард, стал царапать дверь. Он уже понял, что это начало конца…
— Делу?! Делу? — Надежда Петровна встала на цыпочки, поглядела в «глазок». Эдика ей было не видно, он же стоял на коленках, а вот Филиппа Абрамовича в черном костюме она рассмотрела хорошо. Вот в таких же костюмах в девяностые годы у них на лестничной площадке топтались «бандюки». И Юльку, что переминалась на своих шпильках у лифта, жевала жвачку и закатывала глаза, Надя тоже хорошо разглядела.
Старушка ещё крепче прижала к себе Толика, даже стеклышко в фоторамке хрустнуло.
— Нет. Не открою. Вы мошенники. Все кругом мошенники! — пискнула она. — Ты привел ко мне чужого человека, а сам говорил, что никого впускать нельзя. Я не поддамся!
— Чего?! Баб Надь! Да ты голову–то включи! Какой я мошенник, ты что несёшь?! Открывай, а то я тебя… — Эдик не договорил, потому что Юлька стала дергать его за плечо.
— Ты её напугаешь, — зашипела она. — Скажи, мол, продуктов привез, то–сё. Ну!
— Я продукты привез! — послушно повторил Эдик.
— Не верю. Никому нельзя верить, внучок, никому! Только Рите, Лене и Тонечке. Они мне тут сотовый купили, такой аппарат занятный оказался! Я теперь всем могу звонить, даже тете Оле! — Надежда Петровна аккуратно положила Толика на комод, вынула из кармашка клетчатого платья смартфон, улыбнулась ему. — Ты помнишь тетю Олю, Эдик?
Бабулю ничуть не смущала беседа через дверь.
— Да какая разница?! Открывай, надо документы оформить! — Эдуард нервничал, хотел же по–людски, по–хорошему, но Надежда Петровна вынуждает его быть грубым. — Хватит валять ду ра ка!
— Я не стану ничего подписывать, мой хороший. Не стану, ты сам запретил.
— Я запретил с чужими, а я–то свой!
— А тот мужчина с тобой? Он чужой. Мошенник! Мо–о–о–ше–е–енн–и–и–ик! — пропела, как будто пробуя это слово на вкус, Надя. Она вдруг осмелела, расправила плечи, как будто два десятка лет скинула.
— Он — нотариус. Просто нотариус! Филипп Абрамович, дорогой вы мой! Куда? Куда вы уходите? Юлька, задержи ты его, ради Бога! Ну хоть чем–то ты можешь помочь, пустая твоя голова! — зашипел Эдик, посмотрел на жену.
— Чего? — надулась мопсом Ландыш. — Ты моё имя забыл? Оскорбляешь?!
А нотариус, поразмыслив, развернулся и ушёл. Сейчас он вызовет такси и поедет на Остоженку, в уютный ресторанчик к своему другу. Мужчины будут отмечать рождение правнука, говорить тосты и танцевать…
За Филиппом поскакала и Юля. Не станет она с этим противным Эдиком больше тут стоять! Не станет! Застращал старуху, накрутил ей мозги, она от собственной тени шарахается, какие уж тут теперь дарственные! Глупо всё вышло!..
Эдик растерянно смотрел вслед своим спутникам.
Надежда Петровна, увидев, что враг отступил, оставив на поле боя только внука, довольно кивнула и наконец открыла дверь.
— Ну чего, заходи что ли, у меня обед готов, — радушно предложила она. — Ушли твои мошенники? Хорошо. Ты, милый, с людьми осторожнее, сам знаешь.
Она говорила уже где–то на кухне, гремела посудой, зачерпывала половником суп.
Эдик равнодушно пожал плечами, уселся на табуретку.
— Принеси деда Толю, я его в прихожей оставила, — попросила баба Надя. — Нехорошо ему там, не видно ж ничего.
Эдик поплелся за фотографией, принес, поставил на стол, прислонил к стене.
Анатолий строгим взглядом следил за гостем.
— Ешь, Эдюша, ешь. Наваристый супец получился. А я ж сама хотела тебе позвонить! — вдруг спохватилась Надежда Петровна.
— Зачем? — насторожился молодой человек.
— Так вот я ж говорю, тетя Оля… У неё же дочка, Женечка, уже третьего ребенка ждет, умница! Она меня тогда в больнице навещала. Ты не мог, а она приезжала, бульон мне привозила, всё уговаривала поесть. Помнишь? — баба Надя улыбнулась.
— Не помню. Когда это ты в больнице была? Это когда тебя врачи–мошенники чуть не угр о би ли? — покраснел Эдик, понимая, что кривит душой. Это он не хотел вызывать скорую, было лень, а бабе Наде говорил, что на скорой работают одни проходимцы, им нельзя доверять. В итоге врача соседке вызвала Тонечка, проводила в больницу, связалась с Ольгой и её дочерью Женей…
— Нет, это когда ты меня чуть до с м е р т и не довел, Эдюша, — поправила старушка.
Эдик подавился, долго кашлял.
— Так вот, я Жене квартиру подарила. Хорошая женщина, добрая, — ещё шире улыбнулась Надежда. — Скоро переедут. И мне веселей.
— Чего?! А как же я? Баба Надя, так не честно! — Эдик вскочил. — Нет, тебя обманули! Я же предупреждал, что это всё мошенники! Я…
— Я знаю, милый. Знаю, — погладила его по руке Надя. — Везде опасность, везде угроза. Но всё же хороших людей гораздо больше. Ой, извини, мне звонят! Женечка? Привет, дорогая! Ну как добрались? Хорошо! Я так рада… Да что ты! В галерею? Ну, мне, право, нечего надеть… Но…
Надежда Петровна заворковала, заулыбалась. Она теперь не боялась жить, знала, что вокруг полно добрых людей, которые придут на помощь. И она, Надя, тоже поможет, если надо будет!
Эдик оттолкнул тарелку, вытер губы рукавом, с тоской оглядел кухню, просторную, с высоким потолком и светло–песочного цвета шторками. Хорошая кухня, метраж отменный. Но не его, а Женькина…
— Мошенники! — сжал Эдик кулаки. — Везде одни мошенники!
И ушёл. Ему даже показалось, что его вытолкнули за дверь. А может, и не показалось, может быть Толик всё же выпросил минутку земной жизни и спровадил незваного гостя. Кто знает…
Ландыш сидела на лавке у дома и курила. Муж пристроился рядом с ней, тоже закурил.
— Эдик, мне только что звонила хозяйка квартиры, эта твоя подружка, Тонечка. Она сказала, что нам надо съехать… — прошептала Ландыш–Юлька. — Соседи нажаловались ей, что мы шумим и…
Эдуард глубоко вдохнул и закрыл глаза. Вот и пришла беда, как водится, одним большим комом…
Надо вспомнить, есть ли ещё у него в городе пожилые родственники. Надо непременно вспомнить и ехать к ним.
Ландыш прижалась к его плечу, тоже вздохнула. Как же тяжело жить в этом городе! Очень тяжело. Все злые кругом, жадные. Мошенники! Правильно Эдик говорит, одни мошенники и проныры! Ужасно. Но Эдик что–нибудь придумает, он умный, хитрый, душка!..