«Я после своего развода никому не верю», — ответил Никита.
Никита был из тех мужчин, про которых говорят: “каменная стена”. И о которых мечтают многие женщины. И дело не в его внушительной фигуре — хотя и она была вполне себе “стенообразной” — а в надежности.
Он работал как вол, обеспечивал семью, заботился о Любе, своей жене, как о хрустальном сервизе, и обожал пятилетнюю Машеньку.
Люба никогда не работала, занималась домом и ребенком, и Никита считал, что так и должно быть. Его задача — добыть мамонта, ее — создать уют в пещере. И мамонтов он добывал исправно, щедро отсыпая в “пещерный” бюджет столько, сколько нужно. Ни в чем не обделял.
И кто бы знал, чего Любе не хватало? Может, он часто задерживался на работе? Или бывал резок? Или она банально его разлюбила?
Вроде, все у них ладилось, но тут поползли слухи.
Кто-то “доброжелательный” нашептал, что у Любы, его Любы, есть другой мужчина. Никита усмехался: этого не может быть! У них же любовь. Он для Любы все делает. А, если и допустить, что у нее кто-то появился, то, банальный вопрос, когда она успевает-то? Днем она с дочкой. Маша не ходит в садик. Вечером — с ним, с Никитой. Ей присесть бывает некогда. У Любы и дома, как на фотке из клининговой компании: чистота! Даже в шкафах: рубашечка к рубашечке. И готовит Люба три раза в день, разогретое она сама не любит. Когда ей успевать ходить на сторону??
Но слухи…
И вот Никита им поддался.
В Любе он уверен, но надо убедиться.
Под предлогом срочной командировки, заранее предупредив жену, он уехал, а потом, как призрак в ночи, вернулся раньше времени.
Подъехал к дому, заглушил мотор и, затаив дыхание, стал наблюдать. И увидел. Он увидел, как из подъезда выходит мужчина. Не какой-то незнакомец, а… он знал его в лицо. Бывший Любы. Тот, с которым она встречалась еще до Никиты. А за ним выскочила и Люба, которая принялась его обнимать на прощание…
Земля ушла из-под ног.
Он не бросился на этого “бывшего” с кулаками, не стал устраивать сцену только ради дочери. Потому что Машенька дома и наверняка услышит крики и ругать с улицы. Не выбежал и ничего не сказал. Просто замер в машине.
Разум отказывался принимать реальность. Это как если бы математик вдруг обнаружил, что дважды два — пять.
Люба… Не верится. Просто не верится. Кого угодно заподозришь, но не ее…
Он долго потом сидел в чужом дворе на детской площадке, качаясь на скрипучих качелях.
Вокруг носились дети, смеялись, а рядом болтали их родители. Кто по одиночке, кто парочками…
А в его душе бушевал шторм. Ярость, обида, боль — все смешалось в одно. Но больше всего было непонимания. Как? Почему? Что он сделал не так? Где та самая точка невозврата, тот момент, когда Люба поняла, что хочет вернуть бывшего? И чем он лучше? Никита ведь все ей дал!
За что?
Вихрь вопросов. И никаких ответов. А хотел ли он знать эти ответы? Никита решил, что нет.
Поднялся он только тогда, когда стемнело. Не пошел домой. Снял номер в ближайшей гостинице. Там, в четырех стенах бездушной комнаты, он наконец дал волю слезам. Прежде Никита никогда не плакал.
Домой он больше не вернулся.
По крайней мере, надолго.
Развод был быстрым и болезненным.
Люба ничего не отрицала. Она извинялась, плакала, клялась, что это ошибка, что любит только его. Но Никита не смог бы это простить ни под каким предлогом. Не мог он с ней жить дальше. Предательство — это как разбитая посуда. Склеить можно, но трещины останутся навсегда.
Квартиру поделили.
Дочку Люба увезла в Иркутск, к своим родителям. Объяснила просто: там ей будет легче, помогут с ребенком. Никита боролся за Машеньку, ходил по судам, собирал справки, доказывал, что ей с ним будет лучше. Но тут без вариантов: с его графиком ребенка он и так видел только чуть-чуть по вечерам. Когда он будет заниматься воспитанием? Никита клялся, что для дочери время найдет всегда. Но все было тщетно.
И вот он остался один. В новой пустой квартире, за которую снова выплачивать ипотеку, с горьким привкусом обиды во рту и огромным недоверием к людям. Машеньку видел только по видеосвязи. Звонки становились все реже и короче. Маша скучала, тянулась к нему, но расстояние — и физическое, и эмоциональное — было непреодолимым. Да и Никита как-то очерствел. Звонил, но без энтузиазма.
Квартиру взял сразу двушку, хотел создать для Машеньки свой уголок, чтобы она приезжала к нему в гости. Но чем больше он работал, тем больше росло в нем чувство несправедливости. Он, который всегда жил для семьи, оказался вот так легко брошен.
И Никита изменился.
Раньше он был щедрым, отзывчивым, готовым помочь каждому. Теперь он стал жадным и нелюдимым. Друзьям в долг не давал ни копейки, даже тем, кто всегда возвращал.
— Сам виноват, что в долги влез, — отрезал он.
С девушками на свиданиях за все платил четко 50 на 50.
— Равенство, — объяснял он.
Даже родителям перестал помогать.
— Сами справятся, пенсии есть, дом есть — проживут, а я им уже достаточно помог, — говорил он знакомым.
Он строил вокруг себя броню, чтобы жить было легче, но, кажется, стал еще несчастнее.
И вот однажды, в обычном магазине одежды, он встретил Настю.
Он долго… нет, очень-очень-очень долго выбирал рубашку, не зная, какой цвет ему больше идет. Если нравился цвет, то не нравилась цена. Теперь даже на себе Никита привык экономить.
Настя, стоявшая рядом, улыбнулась и посоветовала ему недорогую синюю:
— Она подчеркнет цвет ваших глаз, — сказала она.
Никита послушался ее совета. Купил синюю рубашку и… пригласил Настю на свидание. Она согласилась.
Настя была совсем другой, не похожей на Любу. Она была энергичной, независимой, с чувством юмора. Если раньше они бы вряд ли сошлись, то теперь он такую и искал.
Никита, помня свой горький опыт, держался настороженно. Но Настя умела найти к нему подход.
И вот она переехала к нему. Никита сам пригласил. Но, как и на свиданиях, все делили 50 на 50. Разные полки в холодильнике. Разные расходы. Никита за этим следил строго: все должно быть поровну, использовать себя он больше не позволит.
— Никит, это же глупо! — говорила Настя, которая устала распределять по холодильнику, кому, что и на какие деньги купили, — Мы же живем вместе! Как можно все делить ровно на твое-мое? Давай найдем какой-то промежуточный вариант.
— Можно и нужно, — отвечал Никита, — Я уже один раз обжегся. Больше не хочу. Надо ценить себя.
Настя покачала головой, но спорить не стала. Она надеялась, что со временем Никита изменится.
Первая серьезная размолвка произошла, когда Настя случайно услышала разговор Никиты по телефону. Он говорил с бухгалтером и просил оформить его на работе на минималку, чтобы платить небольшие алименты дочке. Судя по всему, переговоры прошли удачно. У Насти детей нет, но она не могла этого понять — как можно жалеть чего-то для ребенка? Она для детей подружек-то ничего не жалеет, насколько это возможно. А тут любимая и единственная дочь.
— Зачем ты так делаешь? — спросила Настя, когда он закончил разговор, — У тебя хороший доход. Тебе хватает. Я у тебя на шее не сижу. Почему бы не потратить деньги на дочь?
— Чтобы меньше платить этой… — Никита запнулся, — Бывшей жене. Я ее видеть не хочу, ничего ей давать не хочу.
— Но это же твоя дочь! — возмутилась Настя, — Она же ни в чем не виновата! Какое отношение она имеет к вашему разводу?
— Я уж и не чувствую себя отцом. Ребенка давно не видел, даже звоню теперь редко, и не вижу смысла платить больше, — отрезал Никита, — И так далеко не минимум. К тому же, я знаю, что Любе вообще нельзя давать в руки деньги. Там и для Маши-то ничего не остается.
Наговорить Настя могла много. У нее был отец, который когда-то ушел за хлебом, и мать тянула их троих одна. Пусть ее ситуация совсем не похожа на ситуацию Никиты, но все же…
— Когда ты в последний раз звонил Маше? Позвони ей. Поговори, — настаивала Настя, — Она же скучает по тебе!
Никита не сказал, что и отвечать на звонки он практически перестал.
— Мне некогда, — ответил Никита, — У меня работа. А вечером я хочу побыть с тобой.
Вроде, польстил, а Насте как-то неприятно.
Она вообще была потрясена. Она не могла понять, как можно так относиться к собственному ребенку. Никита казался ей хорошим отцом. Да, ему сильно не повезло в браке, но Маша ни в чем не виновата.
Вторая размолвка произошла на День рождения Насти. Никита подарил ей… пылесос. Громоздкий такой.
— Спасибо, конечно, — сказала Настя, тягая это чудо техники, — Но… я не мечтала о пылесосе. Я пыталась тебе намекнуть…
Намекнуть — это мягко сказано. Настя раза три “случайно” отправляла ему ссылку.
— А что ты хотела? — удивился Никита, — Это же полезный подарок. Рациональный. В хозяйстве пригодится. А всякую ерунду ты и сама себе можешь купить. С меня что-то полезное.
Настя молча отвернулась. Обидно же. Она мечтала о цветах, о романтическом ужине, о каком-нибудь милом пустяке, который бы показал, что Никита ее любит. Но вместо этого она получила пылесос. Банальный пылесос. Нет, вещь, конечно, нужная, но это то, что не дарится, а покупается просто так. Удивительно, как Никита с нее еще половину стоимости этого пылесоса не взыскал.
Настя пыталась с ним говорить. Что все-таки у людей, когда они живут вместе, должны быть, наверное, более близкие отношения, но у Никиты на все один ответ — “я однажды уже доверился, теперь перестраховываюсь”.
Настал тот час, когда Никита заговорил о детях. Он переваривал эту идею давно. Настя неплохая девушка, а свою родную дочь он вряд ли в скором времени увидит, так почему бы и не завести еще ребенка?
— Я думаю, нам пора задуматься о ребенке, — сказал он.
Настя сама, когда они съехались, хотела, но стеснялась затронуть эту тему. Дети-то будут? Но теперь, когда Никита заговорил об этом, она почувствовала какой-то холодок.
— Я не против, — сказала она, чуть помедлив, — Но… я же знаю, как ты относишься к деньгам. Как мы будем жить, когда я в декрет уйду? Как быть с финансами? Ты готов пересмотреть свою точку зрения?
— А что пересматривать? Я же не говорю, что это надо сделать сию секунду. Будет время подготовиться. Все спланируем. Сначала накопишь, чтобы потом у тебя были деньги, и, пока ты будешь с ребенком, пересматривать ничего не придется, — ответил Никита просто.
— То есть, даже в этом случае должна сама себя обеспечивать? — спросила Настя с сарказмом.
— А что здесь такого? — удивился Никита, — Я же сказал, все должно быть поровну. Я не позволю себя использовать.
Ну уж нет, это перебор.
— Стоп! — сказала она, — Это не семья, а непонятно что. Вкладываться ты не хочешь. Хочешь, чтобы я умудрялась и с ребенком сидеть, и денег еще на это накопить. То есть, себя ты использовать не позволишь, а использовать меня — в самый раз? Я так-то тоже могу сказать: копи на декрет и уходи в него сам. Почему нет? Что это за семья такая? Да и банально — ты мне не доверяешь. Каждый словом, каждым действием ты пытаешься мне сказать, что “ты такая же, как моя бывшая”.
— Дело не в тебе. Я после своего развода никому не верю, — ответил Никита, — Поэтому и вкладываюсь только наполовину. Поэтому и озвучил условия заранее. Вкладываться в кого-то я не буду. Я тебя люблю, но никаких исключений. Тебе не понять. Ты не боишься, что тебя снова предадут.
— Да ладно? — улыбнулась Настя, — Правда? Конечно, боюсь! — ответила она, — У меня тоже был тяжелый развод. Мой муж ушел к моей же сестре. И это был далеко-о-о не первый его роман. Каково? Поверь, я о предательстве знаю все! Но я не обвиняю в этом весь мир! Тебя вот не обвиняю. И не демонстрирую тебе всеми жестами, что ты такой же, как он.
— Потому что я и есть не такой, — философски заметил он.
— Так и я не такая.
— Почему я должен в это верить?
— Ну, я-то тебе почему-то верю.
Эта ловушка из аргументов застала Никиту врасплох. Со стороны Насти ведь все аналогично тогда…
— Ты живешь в прошлом, Никита, — сказала Настя, — Даже сейчас. Ты застрял в своей обиде. И пока ты не отпустишь ее, ты не сможешь быть счастливым. И ребенок тебе не нужен. Ты хочешь заменить дочь, с которой сам же и перестал общаться. Супер, что сказать.
— Я не перестал. У меня ее забрала бывшая.
— Но звонить ты перестал сам!
— А какой смысл? Дочь не будет меня любить на таком расстоянии.
— Это ты с чего взял? Конечно, если ты будешь ее игнорировать лет десять, а потом, когда она вырастет, объявишься, она тебя любить не будет. Но я слышала пару ваших звонков. Она очень к тебе привязана. Ты сам все портишь.
— Это не я порчу, а моя бывшая…
Настя перебила:
— Твоя бывшая — твоя бывшая! Ты и сейчас забыть ее не можешь. Удивительно. Даже после такого ты о ней постоянно думаешь, делаешь вид, что ненавидишь, но сам только жалеешь, что все так получилось. О ней ты думаешь, а обо мне — нет.
— Да потому что ее я любил! — на одном дыхании выдал он, — А тебя — нет…
В принципе, Настя это чувствовала. Любимой можно все, а нелюбимой нельзя ничего. О чем говорить после этого признания? Она ушла.
Никто ее и не держал.
Прошло несколько дней прежде, чем Никита вышел из какого-то странного анабиоза. И вдруг понял, что он все делает неправильно. Жену он простить не сможет, но без дочки совсем пропадет.
Он позвонил Любе.
— Привет, — сказал он, — Как дела? Как Маша?
Объявился.
Спустя пару месяцев.
Но Люба боялась ему хоть что-то возразить. Вдруг он больше не позвонит Маше.
— Все хорошо, — ответила Люба, — Маша скучает по тебе.
— Я знаю, — сказал Никита, — Я тоже по ней скучаю.
Он помолчал немного, а потом сказал:
— Я хочу приехать к вам.
— Надолго?
— На неделю. Возможно. И, возможно, потом забрать на неделю Машу к себе. Ну, не сейчас, а, скажем, летом.
— Я думаю, она будет в восторге. Конечно, приезжай.
Никита купил билет на самолет и полетел в Иркутск.