Она выгнала жениха, порвала с сестрой и жила в одиночестве. Как оказалось, зря…
Потому что ты, Тина, достала его своей ревностью! Даже к родной сестре! Влад сбежал от твоих вечных нотаций!
Дверь подъезда пятиэтажной хрущевки с грохотом захлопнулась. Альбертина Петровна, женщина с безупречной осанкой и характером жестким, как наждачная бумага, замерла на лестничной площадке. В ее руках болталась авоська с зонтом, батоном и банкой шпрот.
На третьей ступеньке бетонной лестницы сидел тролль. Обычный подъездный экземпляр, косматый, с торчащими кривыми клыками. В его лапе сверкал отрезок трубы, будто только вырванный из стены.
— Плати за проход! — грозно рявкнуло существо.
Баба Таня, так некстати спускавшаяся с пятого этажа, плавно осела на пол, выпустив из рук пакет с мусором и судорожно крестясь.
Альбертина Петровна осмотрела гостя взглядом, от которого все ее ученики моментально замолкали.
— Уважаемый, — начала она строгим тоном, — Вам известно, с кем вы разговариваете?
Тролль ухмыльнулся, шумно почесывая живот.
— А ну-ка, удиви меня.
— Я тридцать лет держу в ежовых рукавицах всю школу №97. А ну, марш отсюда!
И ткнула странного типа зонтом в бочкообразное брюхо. К удивлению обоих, тролль попятился, а она прошествовала мимо ошарашенной соседки на свой этаж. Но, когда Альбертина открыла дверь в квартиру, за ее спиной раздалось шарканье. Обернулась — мохнатая морда уже протискивается в прихожую.
— Куда это ты намылился?! — выдохнула она.
— Домой, — буркнул тролль и, запнувшись о коврик с надписью «Добро пожаловать», вкатился на кухню с грацией падающего стула.
Альбертина Петровна налила водки в хрустальную рюмку. Тролль тем временем расправлялся с банкой шпрот, макая батон в масло и демонстрируя зверский аппетит и полное отсутствие манер.
— Хоть вилку возьми, — поморщилась она.
Существо осмотрело вилку с видом первооткрывателя.
— О! — воскликнуло оно, указывая на фарфоровых слоников. — Какое большое стадо!
— Коллекция, — поправила хозяйка.
— Коллекция пылесборников, — фыркнул тролль, оставляя жирные отпечатки на салфетке.
— Вообще-то я тебя не звала. Где дверь — ты знаешь.
— Как не звала? Вчера в подъезде ругалась: «Лучше бы тролль на голову свалился, чем эти родственнички!» Так что давай знакомиться. Я — тролль. Моя специализация — старые обиды, не могу удержаться, чтобы не слопать парочку. Так что ты меня удачно позвала, у тебя тут есть, чем поживиться! Пожалуй, погощу у тебя подольше. Но от еще одной банки шпрот не откажусь.
Альбертина нахмурилась. Действительно, после вчерашнего разговора с сестрой, она бросила эту фразу. Но кто же мог подумать, что так все обернется.
— Как тебя зовут?
— Гнилозуб, — радостно оскалилось существо. — А тебя?
— Меня… — она запнулась.
Коготь Гнилозуба потянулся к фотографии на полке — перевернутой. На пожелтевшем снимке — она, двадцатилетняя, в легком платье, и Влад с ухмылкой, от которой до сих пор сводило скулы. Рука не поднималась ее ни спрятать, ни выкинуть.
Гнилозуб протянул:
— О-о-о! Вот что так вкусно пахнет!
Раздался настойчивый звонок в дверь.
— Тина, ты дома? Это я, Лида! — раздалось с площадки.
Ее рука сжала рюмку. Тролль раздул ноздри и довольно прошептал:
— А это уже пахнет неприятностями.
Дверной звонок прозвучал в третий раз, с настойчивостью будильника в понедельник утром. Тролль развалился на кухонном стуле, бесцеремонно положив мохнатые лапы на стол.
— Спрячься! — прошипела ему хозяйка.
Гнилозуб лениво почесал брюхо, оставив на скатерти полосы, похожие на следы грязных пальцев:
— А чего? Стесняешься меня?
Лида забарабанила в дверь:
— Тина, я знаю, ты дома!
Альбертина резко выдернула из лап Гнилозуба фотографию. Тот не обиделся, но пробурчал:
— Ну и рожа… Такому бы морду намылить.
— Молчи! — она стиснула зубы.
— А что? Сбежал от тебя, да? — Гнилозуб причмокнул. — Бросил ради какой-нибудь кассирши? Классика.
Альбертина сжала кулаки, вспомнив, как Лида, тогда еще школьница, краснела при Владе. Как он «случайно» задевал ее плечом…
Дверь снова содрогнулась от удара.
— Иду я, иду! — крикнула Альбертина.
Лида ворвалась в прихожую, сбивая каблучком снег с новых сапог. Позади нее, переминаясь с ноги на ногу, стоял Сергей — его пальто было застегнуто криво, будто одевался впопыхах.
— Тина, извини что без звонка, — начала Лида, но тут ее взгляд упал на тролля. — Ой! А это кто?
Гнилозуб облизнулся, разглядывая гостей:
— Кот. Персидский, чистокровный. Счастлив нашему знакомству.
Сергей вдруг побледнел, увидев фотографию в лапах тролля:
— Точно, кот. — вырвалось у него невпопад.
Альбертина нахмурилась:
— Какой еще кот? Ты же понимаешь, что он так шутит?
Сергей нервно провел рукой по лицу:
— Помнишь, у Влада был персидский кот? Ты же его ненавидела.
Тролль захихикал:
— Ага! Потому что Влад его Лиде давал гладить, когда приходил к вам! Классический трюк — через кота к сердцу сестры!
Лида вспыхнула:
— Да что вы все заладили про Влада и меня! Сергей, ну скажи же ей, наконец, правду! Тина, я нашла в чемодане его старый дневник! Сознавайся, негодяй, сам ей все объясняй!
* * *
Июль 1993 года. В съемной квартире Влада пахло дешевым портвейном и пылью. Сергей сидел за кухонным столом, вертя в пальцах пустую рюмку. Перед ним лежала фотография: Влад с Тиной после университетского субботника — а в углу кадра, чуть в стороне, шестнадцатилетняя Лида с букетом полевых цветов.
— Брось ерунду, — Влад поставил на стол бутылку «Янтаря», оставив липкий отпечаток. — Тина — моя невеста. Мы распишемся, как только получу распределение. А Лида… — он махнул рукой. — Она же еще ребенок, что за глупости ты говоришь.
Сергей нервно постучал пальцем по краю рюмки:
— Ребенок? Вчера она «случайно» встретила тебя у метро. Позавчера «забыла» тетрадь по литературе — именно в твоей комнате, — он встал, начал мерить шагами тесную кухню. — Ты сам не видишь, как она на тебя смотрит? Как котенок на миску с молоком!
Влад потянулся к ящику стола — там лежало заявление о распределении в Северск. Один экземпляр. Только на его имя.
— Ты не понимаешь… — начал он, но дверь скрипнула.
На пороге стояла Тина — в одной руке авоська с книгами, в другой — мокрый от дождя зонт. Ее глаза сразу же нашли открытый ящик.
— Что это? — спросила, указывая на бумаги.
— Пустяки, — Влад захлопнул ящик слишком резко. — Служебные документы.
На следующее утро Сергей стучался в комнату-каморку, где Тина снимала угол. Когда он «нечаянно» выронил фотографию — Влад поправляет Лиде бант у подъезда университета, а та смотрит на него снизу вверх — пальцы Тины впились в край фартука так, что побелели костяшки.
— Он собирает вещи, — прошептал Сергей, нарочито опуская глаза. — С Лидой. Вчера видел — дарил ей томик Цветаевой. С пометками… — он сделал паузу. — На страницах со стихами о любви.
Тина не заплакала. Не закричала. Она просто взяла их общую тетрадку, в которой они писали друг другу записки на полях — и разорвала пополам.
Когда через неделю Влад уехал в Северск — один, просто по распределению — Тина уже сжигала все его письма, не распечатывая. А Сергей получил благодарность за честность, роль спасителя в глазах Лиды и наконец, ее сердце.
* * *
Сергей тяжело рухнул на стул, будто не мог больше стоять на ногах под грузом тридцатилетней лжи:
— Ладно. Да, я наврал про то, что Влад изменял тебе с Лидой. Но только потому, что… — он сглотнул воздух. — Потому что ты, Тина, достала его своей ревностью! Даже к родной сестре! Влад сбежал от твоих вечных нотаций!
Тролль зааплодировал мохнатыми лапами:
— Браво! Вот это признание!
В комнате повисла тишина — такая густая, что казалось, даже часы на стене перестали тикать. Альбертина медленно опустилась на табурет — вдруг осознав, что все эти годы тащила на себе груз обид, который сама на себя и взвалила.
— Так значит, — начала она непривычно тихо, — Влад с Лидой у подъезда, стихи? Все это было…
— Театром одного актера, — подхватил Гнилозуб, с наслаждением жуя кусок колбасы. — А Сережа тут — и режиссер, сценарист, и суфлер!
Лида резко повернулась к мужу:
— И сколько же лет ты собирался продолжать этот спектакль? До пенсии? До гробовой доски?
Сергей закрыл лицо дрожащими руками.
— Я думал… думал, если ты будешь ненавидеть Влада… если Тина будет тебя ненавидеть… ты точно останешься со мной.
Тролль вдруг перестал жевать. Его мохнатая морда скривилась в гримасе:
— Фу! Какая-то невкусная правда получилась. Я такое не ем.
Лида сняла обручальное кольцо — оно, звеня, покатилось по щербатому полу. Ее голос прозвучал удивительно ровно:
— Значит, ты верила, что я способна на такую подлость?
Тина нервно рассмеялась.
Гнилозуб, до этого момента с наслаждением наблюдавший за сценой, вдруг заерзал. Его мохнатая шкура, еще минуту назад лоснящаяся от сытости, начала тускнеть.
— Э-э-э, народ, — забеспокоился он, — а где моя порция? Где слезы? Где крики «предатель»? Где хлопанье дверьми?
Сергей съежился на табурете. Тролль подошел вплотную, тыча в него когтем:
— Ну-ка, Сереженька, давай свои обиды! Где твое «меня не понимают»? Где «всю жизнь положил, а они…»?
— Отстань, — буркнул Сергей, но тролль уже обнюхивал его, как повар протухшее мясо.
— Фу! Пусто! — с отвращением заявил Гнилозуб. — Всю ложь выдохнул, всю подлость изжег, — он разочарованно повел плечами. — Теперь ты мне не пища, а так. Перекус на скорую руку.
Лида взяла Сергея за руку — не как мужа, а как преступника, которого пора выводить из зала суда. Когда они выходили, тролль вдруг оживился:
— Стойте! А если я с вами? — он засеменил за парой. — Ты, Сережа, теперь как пустой самовар — только пар остался. Но зато! — он хищно осклабился. — Зато теперь у тебя вся жизнь впереди, чтобы новые обиды копить!
Альбертина так и не узнала, пошел ли Гнилозуб за ними — дверь закрылась, оставив ее наедине с дождевыми каплями, стучащими по оконному стеклу. Она закрыла форточку. На кухне пахло шпротами, водкой и… странной свежестью. Она взглянула на опустевшую комнату — ни тролля, ни обид, только пыль на серванте, которую все равно завтра придется вытирать. Жизнь не стала проще, но внезапно оказалось, что дышать можно полной грудью.