«Только в дальнюю комнату не заходи» — старушка повторяла ей это во время каждого визита
Ну… а что мне было думать? Вы живёте скромно, а денег явно больше, чем пенсия. Скрываете свою деятельность…
Анна привычно поднималась по скрипучим ступеням старой коммуналки на Пролетарской. В руках у неё болтались два тяжёлых пакета с продуктами – гречка, молоко, хлеб, немного мяса. Обычный набор для одинокой пенсионерки.
— Мария Петровна, это я! — крикнула она, стуча в дверь квартиры номер семь.
Послышался шорох тапочек, звяканье цепочки. Дверь приоткрылась, показался добрый морщинистый глаз.
— Анечка, милая! Проходи, проходи скорее.
Мария Петровна, как всегда, была одета в старенький халат и вязаные тапочки. Седые волосы аккуратно убраны в пучок. Но глаза… глаза у неё были живые, внимательные. Совсем не такие, как у других подопечных Анны.
— Спасибо тебе огромное, дорогая. Ты не представляешь, как мне помогаешь.
Анна прошла в небольшую кухню и начала раскладывать продукты. Квартира была чистой, уютной. На подоконнике цвели фиалки, на стенах висели старые фотографии.
— Мария Петровна, а как дела с лекарствами? Нужно что-то купить?
— Нет-нет, у меня всё есть. Спасибо, милая.
Анна невольно покосилась на кухонный стол. Там лежала упаковка дорогого импортного препарата для сердца. Такой стоил больше половины пенсии.
— Это вам врач выписал?
— Да, конечно. А что?
Мария Петровна быстро убрала лекарство в шкафчик. Движения у неё были ловкие, уверенные. Не как у больной старушки.
— Просто он дорогой очень. Может, есть аналог подешевле?
— Нет, мне именно этот нужен. Анечка, а ты чай будешь?
Пока Мария Петровна возилась с чайником, Анна оглядывалась по сторонам. В углу кухни стояла ваза с дорогими конфетами. На холодильнике лежал кусок хорошей колбасы. Странно для человека, который живёт на одну пенсию.
— Мария Петровна, а можно я в туалет схожу?
— Конечно, дорогая. Только… только в дальнюю комнату не заходи, там у меня беспорядок.
Это уже было в третий раз. Каждый визит одно и то же – не заходить в дальнюю комнату. Анна кивнула и направилась в коридор.
Проходя мимо той самой двери, она невольно прислушалась. Тишина. Но от щели под дверью тянуло каким-то особенным запахом. Не затхлостью, не пылью. Чем-то… химическим? Краской?
— Анечка, чай готов!
За чаем они болтали о погоде, о соседях, о том о сём. Мария Петровна была приятной собеседницей – образованной, начитанной. Говорила она красиво, правильно. Не как обычные бабушки из коммуналок.
— А вы где работали раньше? — спросила Анна.
— В музее. Простым смотрителем.
— Интересно, наверное. Какой музей?
— Краеведческий. Ничего особенного.
Мария Петровна отвечала коротко, явно не желая развивать тему. Анна не стала настаивать.
Уходя, она ещё раз взглянула на дверь в дальнюю комнату. Что там может быть такого, что нельзя показать волонтёру?
На лестнице Анна столкнулась с соседкой – полной женщиной в засаленном халате.
— А, это вы к Марии Петровне ходите? — женщина смотрела с любопытством.
— Да, продукты приношу. А что?
— Да так… странная она какая-то. То к ней люди приходят, то она куда-то уезжает. А говорит всем, что больная.
— Какие люди?
— Да разные. На дорогих машинах. Ночью чаще всего. Мы с мужем думаем, может, она что-то продаёт?
Анна нахмурилась. Пожилая женщина, которая живёт одна, дорогие лекарства, странные посетители по ночам… Картинка складывалась неприятная.
— А давно это началось?
— Да уж года два как. Раньше она тихая была, незаметная. А теперь… то свет всю ночь горит, то машины приезжают.
Дома Анна никак не могла выкинуть из головы разговор с соседкой. Она работала волонтёром уже три года, видела разных людей. Но что-то в Марии Петровне её настораживало.
На следующей неделе Анна пришла как обычно. Мария Петровна встретила её радушно, но выглядела усталой. Под глазами залегли тёмные круги.
— Вы не заболели?
— Нет, просто плохо спала. Возраст, знаешь ли.
На кухонном столе лежала пачка денег. Довольно толстая пачка. Мария Петровна заметила взгляд Анны и быстро сунула деньги в карман халата.
— Это… пенсию получила.
— Но пенсию же в начале месяца дают? А сегодня двадцатое число.
— Да, да… накопила немного.
Анна решила не настаивать, но сомнения росли. После чая она попросилась в туалет и снова прошла мимо загадочной комнаты. На этот раз дверь была приоткрыта. Анна невольно заглянула внутрь.
Комната была завешена плотными шторами. В полумраке виднелись какие-то столы, лампы, множество баночек и склянок. Пахло растворителем и ещё чем-то незнакомым.
— Анечка! — резкий голос заставил её вздрогнуть. — Я же просила не заходить туда.
Мария Петровна стояла в коридоре. Лицо у неё было строгое, даже сердитое.
— Извините, дверь была открыта, я случайно…
— Ничего страшного. Просто там у меня… личные вещи. Не люблю, когда их трогают.
Но Анна успела заметить главное – комната была обставлена как лаборатория. Или мастерская. Что там могла делать пожилая женщина?
Вечером Анна позвонила своей подруге Свете, которая работала в полиции.
— Света, скажи, а если пожилой человек ведёт себя странно, к нему приходят подозрительные люди…
— Анка, ты о чём? Что случилось?
— Да у меня есть подопечная. Живёт одна, но денег у неё явно больше, чем должно быть. И какая-то мастерская дома.
— Может, наркотики варит? Сейчас многие пенсионеры на это подсаживаются. Лёгкие деньги.
— Не знаю… Она не похожа на наркоманку.
— А ты попробуй проследить. Посмотри, кто к ней приходит, во сколько. Если что серьёзное – звони, разберёмся.
Анна решила действовать. В пятницу вечером она припарковалась напротив дома Марии Петровны и стала ждать. Было уже почти одиннадцать, когда к подъезду подъехала чёрная иномарка. Из неё вышел мужчина в дорогом костюме, достал из багажника небольшой чемоданчик и направился в подъезд.
Через полчаса приехала ещё одна машина. Потом ещё одна. Все дорогие, все с тонированными стёклами. Люди заходили с чемоданчиками и сумками, выходили с теми же чемоданчиками.
— Точно наркотики, — пробормотала Анна. — Или что-то ещё хуже.
Она сидела в машине до трёх утра. За это время к Марии Петровне приехало семь человек. Все солидные, все на дорогих машинах. Явно не обычные покупатели хлеба и молока.
На следующий день Анна пришла к Марии Петровне как ни в чём не бывало. Старушка выглядела бодрой, даже помолодевшей. На столе стояла дорогая коробка конфет.
— Мария Петровна, а вы вчера не спали? Соседи говорят, свет у вас всю ночь горел.
— Да нет, спала как обычно. Может, им показалось.
— А гости к вам не приходили?
Мария Петровна замерла с чашкой в руках.
— Какие гости? Кто тебе сказал?
— Да соседка упомянула…
— Соседка болтунья. Никого у меня не было.
Но руки у неё дрожали, и чашка звякнула о блюдце.
Анна поняла – пора действовать. Она не могла больше закрывать глаза на происходящее. Если Мария Петровна действительно торгует наркотиками, нужно её остановить. И себя обезопасить – вдруг подумают, что она в доле?
— Мария Петровна, мне нужно в туалет.
— Конечно, дорогая.
Анна вышла в коридор и решительно направилась к запретной двери. На этот раз она не стала стесняться – толкнула дверь и вошла внутрь.
То, что она увидела, заставило её остановиться как вкопанную.
Комната была залита ярким светом специальных ламп. На столах стояли микроскопы, лежали тонкие кисточки, пинцеты, множество баночек с красками и растворителями. А на мольбертах…
На мольбертах стояли иконы. Старинные, потемневшие от времени. Одни были наполовину очищены, другие уже сияли яркими красками, словно только что написанные.
— Господи… — прошептала Анна.
— Анечка! Что ты делаешь?!
Мария Петровна стояла в дверях. Лицо у неё было бледное, растерянное.
— Я… я не понимаю. Что это?
— Выйди отсюда. Немедленно!
— Мария Петровна, объясните мне. Что здесь происходит?
Старушка закрыла лицо руками и тихо заплакала.
— Я же просила… просила не заходить…
Анна подошла ближе к столу. На нём лежала икона Богоматери, наполовину очищенная от потемневшего лака. Краски под ним были яркими, живыми. Работа была выполнена с невероятным мастерством.
— Вы их реставрируете?
Мария Петровна кивнула, не поднимая головы.
— Но почему вы скрывали? Это же прекрасно!
— Прекрасно? — старушка подняла заплаканные глаза. — Мне семьдесят восемь лет, Анечка. Кто поверит, что я ещё могу работать с такими вещами?
— Не понимаю…
— Садись, я расскажу.
Они прошли в кухню. Мария Петровна заварила свежий чай и долго молчала, собираясь с мыслями.
— Я всю жизнь проработала в музее. Не смотрителем, как говорила тебе. Я была главным реставратором. Сорок лет восстанавливала картины, иконы, фрески.
— Но почему вы сказали, что были смотрителем?
— Потому что стыдно. В шестьдесят пять меня попросили уйти на пенсию. Сказали, что руки дрожат, зрение не то. Что молодые лучше справятся.
Анна слушала, не перебивая.
— А потом ко мне стали обращаться частные клиенты. У людей есть семейные иконы, картины, которые передаются из поколения в поколение. Они темнеют, портятся. В музеях такие вещи не реставрируют – нет времени, денег. А выбросить рука не поднимается.
— И вы им помогаете?
— Да. Тайно. Потому что боюсь, что скажут – старая, руки трясутся, испортит. А я не испорчу! — голос её стал твёрдым. — Я работаю лучше, чем сорок лет назад. Опыт, понимаешь?
Анна начинала понимать.
— А деньги… люди платят вам за работу?
— Да. Хорошо платят. Потому что работу делаю качественно. И потому что официально такие услуги стоят в разы дороже.
— Но почему ночью? Почему так скрытно?
Мария Петровна вздохнула.
— Потому что стыжусь. Мне кажется, что люди подумают – вот старая дура, возомнила о себе. А вдруг я действительно что-то испорчу? Вдруг руки уже не те?
— Мария Петровна, но я же видела ваши работы! Они прекрасны!
— Ты думаешь?
— Конечно! Покажите мне ещё.
Они вернулись в мастерскую. Мария Петровна включила все лампы, и комната засияла. Анна ходила от стола к столу, рассматривая иконы на разных стадиях реставрации.
— Это же настоящее искусство! Как вы это делаете?
— Сначала делаю рентген, чтобы понять, что под слоями грязи и потемневшего лака. Потом аккуратно очищаю, слой за слоем. Иногда нужно восстановить утраченные фрагменты – тогда пишу заново, но так, чтобы было видно, где оригинал, а где моя работа.
Мария Петровна преобразилась. Говорила она теперь уверенно, профессионально. Показывала инструменты, объясняла технологии.
— А вот эта икона особенно сложная. Видишь, здесь была трещина, краска осыпалась. Пришлось восстанавливать лик практически заново.
— Сколько времени это занимает?
— По-разному. Простую икону могу очистить за неделю. А сложную реставрацию делаю месяцами.
Анна взяла в руки одну из законченных работ. Икона сияла, словно только что написанная мастером прошлых веков.
— Мария Петровна, да вы же гений! Почему вы прячетесь?
— Потому что боюсь. Боюсь, что скажут – пора на покой, бабушка. Боюсь, что не поверят, что я ещё могу.
— А клиенты? Они же видят результат.
— Клиенты довольны. Но они приходят по рекомендации, осторожно. Многие сначала не верят, что такая работа возможна.
— А вчера кто приходил?
— Семья принесла икону XVIII века. Очень ценная, родовая. Боялись доверить кому-то ещё.
Анна села в кресло, пытаясь переварить услышанное.
— Значит, никаких наркотиков?
— Каких наркотиков? — Мария Петровна удивилась.
— Я думала… соседи говорили… дорогие машины, ночные визиты…
— Ах, вот оно что! — старушка засмеялась. — Ты думала, я торгую наркотиками?
— Ну… а что мне было думать? Вы живёте скромно, а денег явно больше, чем пенсия. Скрываете свою деятельность…
— Понимаю. Наверное, со стороны это выглядит подозрительно.
— Мария Петровна, а почему вы мне не рассказали сразу? Я бы поняла.
— Потому что боялась. Ты молодая, современная. Подумала бы – что эта старуха о себе возомнила.
— Никогда! Наоборот, я восхищаюсь!
Мария Петровна долго смотрела на Анну, потом тихо сказала:
— Знаешь, а ведь мне действительно стыдно было. Не работы стыдно – а того, что приходится скрываться. Что нельзя просто сказать: да, я реставратор, работаю дома.
— А почему нельзя?
— Потому что общество считает, что в моём возрасте пора сидеть дома и вязать носки. А я не хочу! Я хочу работать, создавать, быть полезной.
— И правильно делаете!
— Ты думаешь?
— Конечно! У вас золотые руки и огромный опыт. Грех такой талант зарывать в землю.
Мария Петровна улыбнулась – первый раз за всё время знакомства Анна видела её по-настоящему счастливой.
— Знаешь, а ведь мне нравится моя работа. Когда я очищаю старую икону и вижу, как проступают яркие краски, как оживает лик… это непередаваемое чувство.
— Расскажите ещё!
И Мария Петровна рассказывала. О том, как училась реставрации, как работала в музее, как восстанавливала фрески в старых церквях. О том, как больно было уходить на пенсию, чувствуя себя ещё полной сил.
— А потом ко мне обратился первый частный клиент. Принёс икону своей бабушки, вся потемнела, ничего не видно. Я взялась за работу и поняла – я ещё могу! Руки помнят, глаз видит, опыт никуда не делся.
— И с тех пор работаете дома?
— Да. Сначала боялась, что не получится. Потом боялась, что узнают и осудят. А теперь… теперь просто работаю и радуюсь каждому дню.
Анна посмотрела на часы – они проговорили уже три часа.
— Мария Петровна, а можно я иногда буду приходить просто так? Посмотреть, как вы работаете?
— Конечно, дорогая! Мне будет очень приятно.
— А может, вы расскажете о своей работе другим? Не стоит скрываться.
— Думаешь, стоит?
— Обязательно! Люди должны знать, что возраст – это не приговор. Что можно быть полезным и талантливым в любом возрасте.
Мария Петровна задумалась.
— Знаешь, а ведь ты права. Я всю жизнь боролась с предрассудками, а в старости сама им поддалась.
— Никогда не поздно это изменить.
— Да… пожалуй, ты права.
Уходя, Анна ещё раз оглянулась на мастерскую. Мария Петровна стояла у мольберта, держа в руках тонкую кисточку. Лицо её светилось вдохновением.
— До свидания, Мария Петровна. Увидимся на следующей неделе.
— До свидания, дорогая. И спасибо.
— За что?
— За то, что помогла мне перестать стыдиться своего таланта.
Анна шла по лестнице и думала о том, сколько ещё таких людей живёт рядом с нами. Талантливых, опытных, полных сил, но вынужденных скрываться из-за глупых предрассудков о возрасте.
Мария Петровна больше не была для неё загадочной пенсионеркой. Она была мастером своего дела, художником, который дарит вторую жизнь произведениям искусства. И возраст здесь был совершенно не важен.