Значит, вот ты какой…
Миша сидел за столиком в кафе, сжимая в руках чашку с чаем. Он сделал крошечный глоток – напиток оказался настолько горячим, что пришлось тут же отстраниться. Парень явно был расстроен, и это читалось в каждом его движении: в нахмуренных бровях, в напряжённой позе, в том, как он нервно постукивал пальцем по столу.
– Это же мечта всех детей, вынужденных жить в приёмной семье – найти родную маму, разве не так? – произнёс он с обидой в голосе, глядя на свою спутницу. – Почему они так отрицательно отнеслись к моим поискам?
Даша, сидевшая напротив, недоумённо приподняла бровь. Она была искренне удивлена – казалось, ответ на вопрос Миши был для неё очевиден. Но в этот момент к столику подошёл официант с десертом, и разговор пришлось прервать. Пока сотрудник кафе аккуратно расставлял тарелки, оба молчали, каждый погружённый в свои мысли.
Когда официант ушёл, Даша наконец ответила:
– А ты сам не понимаешь? Серьёзно? – девушка нахмурилась. – Да ты своим приёмным родителям просто в душу плюнул! Они тебя столько лет воспитывали, давали самое лучшее, а ты что сделал? Едва стукнуло восемнадцать, побежал искать особу, что произвела тебя на свет!
Миша резко вскочил со стула, отчего тот с неприятным скрипом отъехал назад. Его движение привлекло внимание нескольких посетителей и персонала кафе – кто‑то невольно обернулся в их сторону. Парень был взволнован, его лицо покраснело от накативших эмоций.
– Да что в этом такого! – воскликнул он, не скрывая возмущения. – Ей многое пришлось пережить! Да, она совершила ошибку, и поплатилась! Ведь у неё забрали самое дорогое – сына! Что такого удивительного в том, что я хочу ей помочь? Она моя мать!
Даша медленно отодвинула от себя пирожное, к которому даже не притронулась. Аппетит пропал окончательно – поведение друга вызывало отвращение. Девушка очень холодно посмотрела на Мишу, жалея, что вообще согласилась на эту встречу.
– Твоя мама – это тётя Настя, которая тебя воспитала, – произнесла она чётко и ясно. – А эта дама, появившаяся из ниоткуда, тебе никто! Что‑то она не пыталась тебя найти все эти годы, не так ли? Ты был ей не нужен, она про тебя даже не вспоминала!
Но Мишу уже было не остановить. Парень вбил себе в голову совершенно другую версию событий и отказывался кого-либо слушать.
– Она просто не знала, где искать! – почти крикнул он, стукнув по столу и тут же почувствовал, как на плечо легла тяжёлая рука.
Хмурый официант старался говорить очень вежливо, хотя было видно, что он едва сдерживается, чтобы не выставить буйного посетителя. Вся фишка была в том, что в этом городе все прекрасно знали Анастасию Александровну как очень доброго и отзывчивого человека, помогающего брошенным детям. И об истории с Мишей все тоже знали, так что парню было не просто, на него буквально ополчился весь городок!
– Молодой человек, будьте добры, ведите себя прилично. Если вы не хотите поближе познакомиться с правоохранительными органами, конечно.
Миша резко замолчал. Он почувствовал, как стыд и гнев смешались в один горячий ком где‑то внутри. Опустив глаза, он буквально рухнул на стул, сжимая кулаки. Щеки всё ещё пылали – его отчитали, словно непослушного ребёнка.
– Моя мать ничего обо мне не знала, – уже гораздо тише произнёс он, глядя в стол. – Она меня искала, понимаешь! Искала!
Даша молчала несколько секунд, комкая в руках салфетку. Она не решалась поднять взгляд на друга – вместо этого внимательно разглядывала узор на скатерти, будто там скрывался ответ на все вопросы. Наконец, она заговорила:
– Если бы она только захотела, то нашла! Миш, я ведь тоже интересовалась историей её жизни, хотела тебе помочь, – девушка печально улыбнулась. – Её сначала ограничили в правах и поставили ряд условий, выполнив которые она могла тебя вернуть. Первое – закодироваться. Ведь именно из‑за алкоголя у неё ребёнка и изъяли. Второе – устроиться на работу. Третье – выставить из дома судимого ухажёра. Как ты думаешь, она хоть что‑то из этого сделала? Нет!
Миша сжал край стола так, что побелели пальцы. Его глаза сверкнули, а губы дрогнули в едва заметной усмешке – горькой и злой.
– Это всё ложь! – прошипел он сквозь зубы, едва сдерживая ярость. – Маму просто хотят выставить в плохом свете! Единственная правда в твоих словах – это ухажёр с погашенным сроком. Она была ни в чём не виновата! Она не пила! И она работала!
Даша медленно поднялась из‑за стола. Девушке было противно общаться с этим человеком, который не видел дальше своего носа. Так подло поступить с человеком, подарившим ему счастливую жизнь! Нет, дальнейший разговор точно не имеет смысла! Она достала из кошелька купюру, аккуратно положила её на стол – столько, чтобы покрыть стоимость своего заказа. И еще одну купюра в качестве чаевых официанту, он заслужил.
– Знаешь, я думаю, что каждый из нас останется при своём мнении, – произнесла она очень тихо. – Не думаю, что мы в дальнейшем будем общаться. Твое поведение отвратительно, уж извини.
Не дожидаясь ответа, девушка направилась к выходу. Дверь кафе тихо звякнула, пропуская её наружу, а Миша остался сидеть на месте, глядя в пустоту.
Даше было жутко обидно за тётю Настю! Женщина была самым светлым, добрым человеком – той самой, кто всегда находила слова поддержки, кто умела рассмешить даже в самый хмурый день. Тётя Настя не просто дала пятерым детям крышу над головой – она подарила им настоящую семью, шанс на счастливую жизнь!
Своих детей у неё не было. Судьба распорядилась жестоко: авария лишила женщину возможности стать биологической матерью. Но это не помешало ей открыть своё сердце для других – для тех, кому особенно нужна была любовь и забота. Она никогда не пряталась за ложью: каждый из приёмных детей с малых лет знал правду о своём происхождении. Никаких тайн, никаких недосказанностей – только честность, теплота и любовь.
И да, среди пятерых лишь Миша, едва достигнув совершеннолетия, бросился на поиски “настоящей” мамы. Той самой, что когда‑то оставила трёхлетнего ребёнка. Той, что не сделала ничего, чтобы вернуть сына. Той, чьи обещания и раскаяния так и остались лишь словами.
Даша действительно пыталась помочь другу. Она посвятила этому несколько месяцев и общалась с огромным количеством людей. Условия, поставленные органами опеки для Татьяны были элементарными. Простые, в сущности, требования – но ни одно из них так и не было выполнено.
“Как можно называть себя матерью, – думала Даша, шагая по улице, – если ты даже не попыталась?” В её сердце росла горечь не только за тётю Настю, но и за Мишу – за его слепое желание верить в чудо, за его готовность простить того, кто этого не заслужил…
*************************
Анастасия Александровна сидела у окна в своей комнате, невидящим взглядом уставившись на двор, где ещё недавно Миша гонял мяч с соседскими ребятами. В руках она сжимала чашку с остывшим чаем, но даже не замечала этого. Новости о том, что её приёмный сын всерьёз занялся поисками биологической матери и даже нашёл её, словно выбили из‑под ног опору.
В голове крутились одни и те же вопросы: “Почему? Что я упустила в его воспитании? Неужели недодала ласки и заботы?” Она мучительно перебирала в памяти годы, проведённые вместе, пытаясь отыскать момент, когда что‑то пошло не так. Но везде видела лишь одно – бесконечные хлопоты, старания, желание сделать жизнь Миши лучше.
Она ведь так старалась! Следила, чтобы у него всегда была тёплая одежда по сезону, покупала любимые сладости, откладывала деньги на дополнительные занятия по английскому, хотя сама порой отказывала себе в мелочах. Никогда не кричала, не наказывала строго – только мягко направляла, объясняла, поддерживала. И сейчас, вспоминая всё это, не могла понять, почему Миша решил, что ему чего‑то не хватает.
Однажды, не выдержав, она поделилась своими переживаниями с Дашей. Сидели на кухне, как обычно, за чашкой чая, и слова сами полились наружу.
– Знаешь, – тихо призналась женщина, глядя в сторону, – я, наверное, любила Мишу больше остальных. Хотя старалась этого не показывать. Боялась, что другие дети почувствуют себя обделёнными.
Её голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки, поправила прядь седых волос и продолжила:
– Я никогда не делила их, для меня все пятеро были родными. Но с Мишей… с ним как‑то особенно тепло было. Он такой отзывчивый, любознательный. Всегда задавал столько вопросов, всегда хотел всё понять. Я думала, он чувствует, как я его люблю.
Она замолчала, сглотнула комок в горле. В глазах блеснули слёзы, но она быстро смахнула их краем фартука.
– А теперь… теперь он ищет ту, другую. Ту, что когда‑то его оставила. И как будто забывает, что все эти годы рядом была я. Что я всегда была здесь.
Анастасия Александровна снова посмотрела в окно. Во дворе уже стемнело, фонари зажглись, отбрасывая длинные тени. В душе было пусто и холодно, словно из неё вырвали что‑то важное. Она не злилась на Мишу – скорее, чувствовала растерянность и боль. Как мать, которая не понимает, почему её ребёнок отвернулся, хотя она отдала ему всё, что могла…
***********************
Миша стоял в прихожей, широко улыбаясь, и нетерпеливо придерживал дверь, чтобы мама могла войти. Он так долго ждал этого момента – и вот она здесь, в его квартире! Пусть съёмной, пусть не самой большой, но это его дом, его начало самостоятельной жизни.
– Проходи, мама, не стесняйся! – повторил он с теплотой в голосе, делая шаг назад и жестом приглашая женщину внутрь. – Да, это съёмное жильё, но это только пока! Я уже устроился на подработку, а ещё получаю повышенную стипендию. Я смогу тебя обеспечить! Тебе больше не придётся страдать!
Татьяна медленно переступила порог, оглядываясь по сторонам. В её глазах стояли слёзы, а руки слегка дрожали. Она выглядела растерянной и одновременно счастливой – будто не верила, что это происходит на самом деле.
– Спасибо, сынок, – тихо всхлипнула она, прижимая ладонь к груди. – Хотя я и думаю, что недостойна твоей помощи! Я сделала столько ошибок! А самая главная из них – что я не стала бороться за тебя!
Она замолчала на мгновение, пытаясь справиться с волнением. Потом продолжила, и голос её звучал всё тише, словно она говорила больше с собой, чем с сыном:
– Мне было всего двадцать, я была глупенькой и наивной девушкой, поверившей “доброй” женщине из службы опеки. Если бы ты только знал, сколько слёз я пролила ночами в подушку… Не было ни дня, чтобы я не проклинала себя из‑за своего поступка! Я не заслуживаю твоей любви…
Миша резко вскинул голову. В его взгляде мелькнуло возмущение – не злое, а скорее искреннее, детское. Он шагнул к матери, взял её за руки и твёрдо посмотрел в глаза.
– Не говори глупостей! – произнёс он горячо, чуть повысив голос. – Это мой долг – помочь тебе в трудной ситуации. Да я всю жизнь мечтал тебя найти!
Он на секунду замолчал, словно подбирая слова, а потом продолжил уже спокойнее, но с той же внутренней убеждённостью:
– Мама Настя была хорошей, но… для неё я был ещё одним несчастным ребёнком, которому она хотела помочь. Я многим ей обязан, правда. Но всё же! Я нашёл тебя – единственную и родную. Больше мне ничего не надо!
В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами Татьяны. Миша не отпускал её рук, будто боялся, что она вдруг исчезнет, растворится, как сон. Это его выбор, его решение, его путь. И он готов идти по нему до конца…
**********************
Два года спустя Михаил стоял в прихожей своей съёмной квартиры и с нарастающим раздражением оглядывал происходящее. В воздухе витал резкий запах алкоголя, на полу валялись пустые пакеты из‑под снеков и пластиковые стаканчики, а на кухонном столе красовалась недопитая бутылка вина. В кресле, сгорбившись, сидела Татьяна – его мать. Мутные глаза, медленные, неуверенные движения… Она явно набралась.
Миша сжал кулаки, пытаясь сдержать накатывающую злость. Ещё неделю назад, уезжая на сессию, он оставлял квартиру в полном порядке. Теперь же это было похоже помещение после бурной вечеринки. И самое неприятное – он уже заметил косые, осуждающие взгляды соседей, когда входил в подъезд. Наверняка владельцы квартиры тоже скоро узнают о том, что тут творится.
Он глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Как так вышло, что за каких‑то два года его жизнь превратилась в этот хаос? Ведь всё начиналось так хорошо…
Первые два месяца после того, как он нашёл мать и привёл её к себе, казались настоящим чудом. Татьяна вела себя сдержанно, почти робко. Они много разговаривали, она рассказывала ему истории из его раннего детства – те самые моменты, о которых он никогда не знал. Вспоминала, как он впервые улыбнулся, как сделал первые шаги, как смешно произносил некоторые слова. Показывала старые, потрёпанные фотографии, где он был совсем малышом, а она – молодой, полной надежд девушкой.
Эти вечера были тёплыми и уютными. Миша чувствовал, что наконец‑то обрёл то, чего так долго искал – связь с родной матерью, понимание своего прошлого. Он гордился тем, что смог помочь ей, дать крышу над головой, шанс на новую жизнь.
Но потом всё начало меняться. Татьяна познакомилась с компанией в соседнем дворе – людьми, для которых каждый день был поводом для праздника. Сначала она просто задерживалась на пару часов, потом приходила всё позже и позже, а вскоре – уже в нетрезвом виде. Каждый раз она оправдывалась: говорила, что пытается справиться с чувством вины, что ей нужно расслабиться, чтобы перестать думать о прошлом.
Миша поначалу верил. Он видел её слёзы, слышал искренние, как ему казалось, слова раскаяния. Пытался поддержать, уговаривал обратиться к специалисту, предлагал вместе сходить к психологу. Но с каждым месяцем его иллюзии таяли.
Однажды он заметил, что из кошелька пропадают деньги – небольшие суммы, но регулярно. А когда он попытался поговорить с ней об этом, Татьяна лишь отмахнулась:
– Я же твоя мать, разве я не заслуживаю немного радости после всего, что пережила?
И тогда до Миши наконец дошло: его используют. Не было никакой искренней тяги к сыну, никакого желания наладить жизнь. Была лишь удобная возможность – крыша над головой, деньги, еда. Всё то, что он зарабатывал упорным трудом, она тратила на мимолетные удовольствия.
– Мама, – голос Миши прозвучал глухо, но твёрдо, – ты опять? Сколько можно?
Татьяна медленно подняла на него глаза. В них читалась смесь вины и раздражения.
– Я… я просто хотела расслабиться, – пробормотала она, пытаясь встать, но тут же пошатнулась. – Ты не понимаешь…
– Нет, это ты не понимаешь! – он не выдержал, повысив голос. – Это моя квартира, мои деньги, моя жизнь! Я думал, ты хочешь измениться, начать всё заново. А ты… ты просто пользуешься мной!
В комнате повисла тяжёлая тишина. Миша смотрел на женщину, которую так долго искал, и чувствовал, как внутри растёт горькое разочарование. Он отдал ей всё – доверие, заботу, последние остатки детской мечты о счастливой семье. А взамен получил лишь пустые оправдания и разрушенную жизнь.
Миша сидел на кухне у друга, обхватив руками чашку с остывшим чаем. В голове крутились одни и те же мысли, от которых уже болела голова. Открытие оказалось жутко неприятным – но что теперь делать? Выгнать мать? Он мысленно представил, как говорит ей: “Уходи”, – и тут же перед глазами возникла картина: Татьяна, растерянная, с чемоданом в руке, на тёмной улице. Нет, он не мог так поступить.
А если перестать давать деньги? Но это тоже не выход – она просто найдёт другой способ их добыть. Оставалось одно: уговорить её лечиться. Ведь она не виновата, что жизнь так сложилась. Столько неприятных инцидентов, столько боли… Может, она просто не может справиться сама?
Он снова и снова заводил разговор о лечении – мягко, осторожно, стараясь не обидеть. Но каждый раз Татьяна лишь отмахивалась:
– Да что ты придумываешь! У меня всё хорошо, я не больна. Просто иногда нужно расслабиться, разве нет? Тебе бы, кстати, тоже не помешало – глядишь, и нервы успокоятся.
От этих слов Миша буквально отшатнулся, как от огня. Употреблять алкоголь? Когда перед глазами – самый яркий пример того, к чему это приводит? Нет, ни за что.
Постепенно он стал всё реже появляться дома. Находил предлоги, чтобы задержаться на подработке, соглашался на ночёвки у друзей, даже если в этом не было особой необходимости. Квартира, которую он когда‑то с гордостью показал матери, теперь вызывала только тяжесть на душе.
В один из таких вечеров, сидя в комнате друга, Миша не выдержал:
– Мне это надоело, – произнёс он с тяжким вздохом, глядя в одну точку. – Я больше так не могу. Права была Даша, когда предлагала мне снять розовые очки и начать серьёзно воспринимать реальность.
Татьяна, которая как раз позвонила узнать, когда он вернётся, будто почувствовала перемену в его тоне. В голосе зазвучали знакомые, до боли знакомые нотки – наигранное удивление, лёгкая обида:
– Что, собираешься бросить родную мать? Оставить меня на произвол судьбы? А ведь ещё недавно ты говорил, что помогать мне – это твой долг!
Миша сжал чашку так, что пальцы побелели. Внутри всё кипело, но он старался говорить спокойно:
– Хватит с меня долгов. За этот месяц я заплачу за квартиру, дальше – сама думай. Правильно мне говорили, что просто так детей не отбирают…
В трубке повисла тишина. Миша ждал – то ли оправданий, то ли слёз, то ли очередной порции упрёков. Но Татьяна молчала. А потом тихо, почти шёпотом, произнесла:
– Значит, вот ты какой…
И отключилась.
Миша опустил телефон на стол. В груди было пусто, будто оттуда вырвали что‑то важное. Он знал: это конец. Но почему‑то вместо облегчения чувствовал лишь усталость – тяжёлую, всепоглощающую, от которой не спрятаться даже в чужой комнате, среди чужих стен…
*************************
Миша стоял у ограды парка, засунув руки в карманы. Вечер был тихий, прохладный – листья на деревьях уже чуть пожелтели, а в воздухе чувствовалась лёгкая осенняя свежесть. Но ему не становилось легче от этой красоты. Он смотрел вперёд, туда, где по аллеям носились двое мальчишек – лет семи и пяти, судя по всему. Они то смеялись, то кричали что‑то друг другу, то пытались догнать голубя, то снова бросались вперёд, размахивая игрушечными мечами.
Рядом с ними шла Анастасия Александровна – мама Настя. Она не спешила, лишь слегка улыбалась, наблюдая за их беготнёй. Иногда останавливалась, чтобы поправить шарф одному, или поймать за руку другого, когда тот слишком увлекался погоней. В её движениях была та самая спокойная, тёплая забота, которую Миша помнил с детства.
Он невольно сглотнул. В груди что‑то сжалось – не боль, а скорее тихая, щемящая тоска. Мама Настя снова решила осчастливить детей. И не одного, а сразу двоих. Видно было, что она старается – не просто “выполнить долг”, а именно жить с ними, радоваться их смеху, терпеть их шум и беспорядок. И они отвечали ей тем же: то подбегали, хватали за руку, то что‑то оживлённо рассказывали, то снова срывались с места, полные энергии.
“И вот они всей семьёй гуляют в парке, довольные…” – подумал Миша, невольно проводя параллель.
А ведь и он мог бы быть с ними…
Мог бы идти рядом, слушать их болтовню, смеяться над их проделками. Мог бы чувствовать, что он – часть этого тепла, этого живого, шумного счастья. Мог бы знать, что его ждут дома, что его любят не за что‑то, а просто потому, что он есть.
Но вместо этого он стоял здесь – в стороне, будто случайный прохожий.
Он вспомнил, как когда‑то давно, ещё в детстве, тоже бегал по этому парку. Тогда мама Настя покупала ему мороженое, а он рассказывал ей про свои мечты – стать космонавтом, потом пожарным, потом учёным. Она слушала, не перебивая, кивала, задавала вопросы. И он чувствовал, что ему верят. Что его слышат.
А потом… потом он начал искать другую маму. Ту, что когда‑то его оставила. Ту, что не пришла за ним, не боролась, не искала. И вот теперь он здесь – один, в стороне, а она… она живёт своей жизнью, где ему, похоже, больше нет места.
Миша опустил взгляд на свои кроссовки, потом снова поднял глаза. Мальчишки всё так же носились, мама Настя шла следом, время от времени поправляя сумку на плече. Она выглядела усталой, но счастливой. Настоящей.
И он вдруг ясно понял: всё, что ему было нужно, было у него давно. Просто он не видел. Или не хотел видеть.
Он медленно развернулся и пошёл прочь, стараясь не оглядываться. В голове крутилось только одно:
“А ведь и я мог бы быть с ними…”