Увидела мужа в отражении на фото подруги: «Не рассказывайте об этом никому, пожалуйста»
Это очень серьёзное обвинение, Раиса Петровна, – медленно проговорила Тамара Ивановна. – Вы готовы это подтвердить?
Раиса уже в третий раз за вечер позвонила мужу, но трубку он так и не взял. «Наверное, отключил звук», – попыталась успокоить себя она. Но сильно успокоить не получалось – слишком уж счастливое было у него лицо, когда она сообщила ему об этой командировке.
Вообще-то, в командировки Раиса почти не ездила, её работа такого не предполагала – работала Раиса в школе, преподавала математику и с недавних пор была ещё и завучем по воспитательной работе. Иногда с классом они выезжали на выходные на какую-нибудь базу, раз она свозила детей на весенних каникулах в столицу, но в целом не любила подобные поездки и всячески старалась их избегать. Она и на завуча согласилась только потому, что теперь была весомая отговорка не брать классное руководство. А муж при этом всё время спрашивал:
– Раечка, у тебя никакой поездки не намечается? Тебе бы обстановку сменить, солнце моё!
В глубине души Раиса знала, почему муж так жаждет её отъезда, но признаться себе в этом не могла – тогда пришлось бы что-то решать, а решать не хотелось.
– Трубку не берёт? – с сочувствием спросила Дуня.
Эта Дуня страшно раздражала Раису. Если бы Раиса была директором, она бы ни за что не согласилась взять эту соплячку на начальные классы: только из колледжа, с татуировкой на руке, которую Дуня не особенно-то старается прятать, а на странице в социальной сети и вовсе фотографии, где у Дуни голубые волосы. Когда Раиса сделала об этом Дуне замечание, та только рассмеялась:
– Зато я все фотки в купальнике убрала. Новости читаю, чего уж!
Раиса даже представлять не хотела, что там за удалённые фотографии были, ей и оставшиеся казались неподходящими для учителя. Взяли же на свою голову!
Вопрос Дуни Раиса оставила без ответа. А вместо этого спросила:
– Репетиция у вас завтра во сколько?
– Не помню, – легкомысленно ответила Дуня. – Погода-то какая классная! Может, пойдём погуляем?
– Спасибо за предложение, но я пас, – поджала Раиса губы.
– А я пойду, – ничуть не расстроилась Дуня.
– Посмотри, во сколько репетиция, – напомнила Раиса.
Дуня намазала губы красной помадой и убежала. А Раиса принялась за своё любимое занятие – изучать подписчиц мужа…
В К. они приехали на танцевальный конкурс. Вообще-то, с детьми две родительницы ещё поехали, но директриса настояла, чтобы Раиса сопроводила молодую учительницу.
– Чтобы не вычудила там ничего, – сказала директриса.
И зачем тогда брала, спрашивается? Что, не знала, что ли, с самого начала, чего от такой ждать? Ещё и часы ей на внеклассную дала, кружок этот дурацкий – будто мало кругом танцев.
На репетицию, конечно, чуть не опоздали – Дуня перепутала время, хотя Раиса и напоминала ей несколько раз. Дети вели себя отвратительно, и если бы Раиса на них не кричала, они бы вообще на ушах стояли. И на экскурсии дети продолжили свои выкрутасы, а уж посещение «ЭйнштейниУм» стала для Раисы испытанием на прочность. Она ненавидела эти походы толпой, когда дети, разбалованные сменой обстановки, перестают воспринимать замечания. Сегодня они были особенно невыносимы. Постоянный гул, перешёптывания, внезапный хохот и какое-то поистине броуновское движение по залам. Раиса чувствовала себя пастухом, пытающимся собрать стадо гиперактивных котят.
– Коля, не трогай витрину! Маша, иди сюда, немедленно! – её голос, резкий и напряжённый, метался по сторонам, но действовал лишь на секунды.
А Дуня… Дуня была их предводительницей. Вместо того чтобы помогать наводить порядок, она стояла в кругу самых озорных мальчишек и что-то оживлённо им рассказывала, первая бросалась всё трогать и испытывать, даже то, что трогать было нельзя.
«Как она может так панибратствовать? – кипела внутри Раиса. – Где субординация?»
Она поймала Дуню за локоть, когда та уже собиралась изображать, вероятно, летящий снаряд.
– Евдокия Александровна, вы здесь не клоун в цирке! Ваша задача – усмирить их, а не подстрекать!
Дуня вытаращила на неё свои бездонные, подведённые стрелками глаза.
– Раиса Петровна, да они же просто дети! Пусть повеселятся немного!
Устраивать при детях разборки не хотелось. Поэтому Раисе оставалось только терпеть.
В кармане её пиджака безмолвствовал телефон. Ни звонка, ни сообщения. Ничего. Обычно муж хотя бы отписывался односложным «Всё ОК» или «Занят». Сегодня – тишина. Перед глазами встало его лицо – такое радостное, почти мальчишеское, когда она, собирая чемодан, сказала: «Поеду дня на три». Он даже помог ей застегнуть молнию на платье. Раисе так хотелось, чтобы в этом прикосновении была хоть капля сожаления о разлуке, хоть капля нежности. Но нежность между ними давно исчезла.
Вечер в гостинице был немногим лучше. Дети носились по коридорам. «Уставшие» родительницы спрятались в своём номере, звеня бутылками в рюкзаке. Дуня решила поиграть с детьми в «Мафию» в холле.
Раиса закрылась в их с Дуней номере. Тишина, которой ей так не хватало весь день, теперь давила и угнетала. Она снова набрала мужа. Снова без ответа. Раиса бросила телефон на кровать и подошла к окну. Вечерний город сиял огнями, но её это не радовало. Она чувствовала себя старой, никому не нужной и абсолютно несчастной. Работа, которой она отдала почти половину своей жизни, вызывала сейчас лишь раздражение. Муж, которому она всё прощала, даже не пытался притвориться, что ему не всё равно.
Ей нужно было куда-то выйти. Иначе она просто сойдёт с ума в этом номере.
Спустившись в холл, Раиса обошла крыло, откуда доносились взрывы смеха – там орудовала Дуня со своей бандой. Она вышла на улицу и, почти не глядя, зашла в первый же бар, который показался ей достаточно тихим и солидным. Не молодёжную тусовку, а место для взрослых людей.
Она заказала бокал красного вина и села в дальний угол. Алкоголь обжёг горло, принеся первое за весь день ощущение слабого, но тепла. Она достала телефон, снова проверила его. Пусто. Она открыла соцсети, пролистала ленту, полную чужих улыбок, чужих счастливых семей, чужих успехов. Зашла на страницу мужа. Ни новых лайков, ни новых подписок. Это не успокоило, а напугало ещё больше. Значит, он был слишком занят, чтобы даже зайти в сеть.
Она уже заказывала второй бокал, когда дверь в бар открылась, и в него впорхнула знакомая, полная жизни фигура. Дуня. Она огляделась, увидела Раису, и её лицо расплылось в улыбке.
– Раиса Петровна! А я вас ищу!
Она, ничуть не смущаясь, подошла к её столику и присела на соседний стул. От неё пахло ночным воздухом и сладкими духами.
– Дети угомонились и пошли спать. А вы что тут в одиночестве топите тоску?
Раиса промолчала, отхлебнув вина. Ей хотелось, чтобы эта девчонка исчезла.
– О, вино! Отлично, – Дуня помахала рукой официанту. – Мне, пожалуйста, мохито.
Она облокотилась на стол, подперев подбородок, и уставилась на Раису с нескрываемым любопытством.
– Вы на меня весь день злитесь, я вижу. Но дети были такие счастливые! Это же хорошо!
– Хорошо – это когда дети дисциплинированы и слушают экскурсовода, а не ваши клоунады, – холодно ответила Раиса.
– Ну, знаете, – Дуня откинулась на спинку стула, получив свой коктейль. – Мир не рухнет, если они немного пошалят. Вы слишком серьёзная.
Это была последняя капля.
– А вы слишком легкомысленная! – голос Раисы дрогнул. Она с трудом сдерживала ком обиды и гнева, подступивший к горлу. – Вы думаете, работа в школе – это игра? Это ответственность! За них, за их знания, за их поведение! А вы тут с красными губами и татуировками… Фотографии в купальнике! Вы понимаете, что вы – учитель? Лицо школы!
Дуня слушала её, медленно помешивая трубочкой в стакане. Её выражение лица было странным – не обидчивым, а скорее понимающим.
– Раиса Петровна, – тихо сказала она. – А вы когда-нибудь пробовали просто жить? Не как завуч. Не как лицо школы. А как просто женщина.
Раиса замерла. Эти слова попали точно в цель, в самую больную точку. Она смотрела на это юное, беззаботное лицо, на эти дерзкие глаза, и ей вдруг с невероятной силой захотелось закричать: «А ты знаешь, что значит жить, когда тебе сорок два, когда муж лайкает юных красавиц, когда работа – единственное, что осталось, а дети – вечное напоминание о том, чего у тебя никогда не будет?»
Но она ничего не сказала. Она просто отпила ещё глоток вина, и её рука дрожала. А Дуня смотрела на неё, и в её взгляде теперь читалось не насмешка, а что-то похожее на жалость. И это было хуже всего.
– Зачем вы вообще пришли работать в школу терпеть не можете детей? – тихо спросила Дуня.
Раиса остолбенела. Никто – ни муж, ни подруги, ни коллеги – никогда не решались задать этот вопрос в лоб. Он висел в воздухе невысказанным упрёком все эти годы, и вот его обнажили с такой простодушной жестокостью.
Обычно она отшучивалась или обрывала подобные намёки ледяным тоном. Но сейчас она была уставшей, немного пьяной, а тишина в телефоне звенела в ушах громче любого шума. И эта девчонка, с её бесцеремонным любопытством, сидела напротив, и ей, казалось, было всё равно на условности.
«Уходи», – приказала себе Раиса. Но вместо этого она сделала ещё один глоток вина, почувствовав, как тепло разливается по всему телу, растворяя привычные плотины.
– Я не ненавижу детей, – голос её прозвучал хрипло и тихо. – Первое образование у меня юридическое. Но потом я пошла в педагогический, потому что думала, что это поможет.
Она замолчала, удивляясь сама себе. Зачем она это говорит? Этой Дуне, которая красила губы красной помадой и смеялась с детьми над какими-то дурацкими видео.
– Помочь чему? – Дуня не давила, она просто спросила, и в её глазах не было насмешки, а лишь то самое любопытство, которое заставляет людей слушать чужие исповеди.
И Раиса рассказала. Словно кто-то прорвал плотину внутри неё, и годы молчания хлынули наружу. Она говорила, не глядя на Дуню, уставившись в темно-рубиновое вино в своём бокале.
Она рассказала про то время, до школы. Про то, как они с Сергеем готовились к свадьбе. Как за неделю до торжества у неё случился нервный срыв от предсвадебной суеты, и она пошла к подруге «проветриться». А там был он, старый знакомый, который всегда смотрел на неё с обожанием. И одна ночь. Одна-единственная, пьяная, безумная ночь, о которой она тут же пожалела.
А потом – две полоски на тесте, обнаруженные уже после свадьбы. И дикий, животный ужас. Она призналась Сергею. Не могла не признаться. Он не кричал, не бил посуду. Он замолчал. На трое суток. А потом сказал холодно и чётко: «Это не мой ребёнок. Ты либо избавляешься от него, либо мы разводимся».
– Я была молода, испугалась, – шептала Раиса, и голос её срывался. – И я любила его.
Она замолчала, сжимая бокал так, что костяшки пальцев побелели. Прошлое, которое она годами заталкивала в самый дальний угол памяти, оживало с пугающей яркостью. Холодная кушетка, равнодушный врач, гул аппарата…
– Мне просто не повезло: осложнение, неверное лечение, операция. Я не могу иметь детей, понимаешь?
Она впервые подняла глаза на Дуню. Та сидела, не шелохнувшись, уставившись на неё. Её легкомысленное выражение сменилось чем-то тяжёлым и понимающим.
– И я пошла в педагогический, – Раиса горько усмехнулась. – Глупо, да? Думала, если буду учить чужих детей, стану для них почти что матерью… Что это заполнит пустоту.
Она выдохнула. Говорить было мучительно, но и странно легко, будто с плеч свалили гирю, которую она таскала двадцать лет.
– Но не получается. Ничего не получается. Я смотрю на них и вижу ту, другую жизнь, которая могла бы у меня быть.
Она допила вино до дна. В баре было тихо. Где-то зазвонил чей-то телефон, и Раиса инстинктивно вздрогнула, судорожно сжав свой. Молчание. Всё так же.
Дуня медленно выдохнула.
– Блин, Раиса Петровна… – она покачала головой. – Я не знала. Я просто думала, вы принципиальная.
– Я и есть принципиальная, – резко сказала Раиса, внезапно ощутив жгучий стыд за свою откровенность. – И мои принципы не отменяют того, что вы ведёте себя непрофессионально.
Но упрёк прозвучал уже без прежней силы. Он был формальностью, щитом, который она пыталась поднять, обнажив перед врагом свою самую уязвимую сторону.
Дуня не стала спорить. Она подняла свой стакан с почти допитым мохито.
– Знаете, а я, наверное, пошла в школу по той же причине, – сказала она неожиданно. – Только у меня наоборот. Мать-одиночка, мы с сестрой – погодки. Она нас в шесть утра в сад сдавала, а забирала в девять. Я всё детство провела в группах продлённого дня и школьных кружках. И самые светлые воспоминания – об учительницах. Они были мне больше матерями, чем моя собственная. Я хотела быть такой же.
Она поставила стакан на стол.
– Может, мы просто с разных концов к одному идём.
Раиса не нашлась что ответить. Внутри всё перевернулось. Этот взбалмошный, несносный ребёнок, оказывается, нёс в себе свою собственную, недетскую боль.
В этот момент телефон на столе, наконец, вздрогнул и загорелся. Одно короткое сообщение от Сергея.
«Задержался на работе. Устал. Спокойной ночи».
Раиса посмотрела на эти слова, на эту жалкую, вялую ложь, которую он даже не удосужился сделать правдоподобной.
Она подняла глаза на Дуню. Та уже собиралась уходить, понимая, что сказанного достаточно на целую вечность.
– Дуня, – тихо сказала Раиса. Девушка обернулась. – Не рассказывайте об этом никому, пожалуйста.
В её голосе не было прежнего металла. Была усталая просьба.
Дуня кивнула.
– Не буду.
Она вышла, оставив Раису наедине с её пустым бокалом, горящим телефоном и новым, незнакомым чувством, которое медленно поднималось из глубины души, сметая на своём пути двадцать лет отчаяния.
На следующий день был сам конкурс. Второе место. Дети ликовали, размахивая своими серебряными медалями, их лица сияли от счастья. Родительницы бесконечно делали фотографии на телефон, обнимали своих чад. Дуня подхватила одну из маленьких танцовщиц и кружилась с ней по залу. А Раиса стояла в стороне, с застывшей на лице улыбкой, и аплодировала. Второе место – это почётно, это почти победа. Но в её мире, где не бывает «почти», где есть только чёрное и белое, правильное и неправильное, это отдавалось горьковатым привкусом. «Вечно вторые», – с горечью подумала она.
Чтобы отвлечься, она достала телефон. Всё так же ни слова от Сергея. Зато подруга выложила в общий чат весёлое фото: они с девчонками отмечают день рождения в каком-то новом баре. Раиса машинально открыла фотографию, рассмотрела улыбающиеся лица, наряды, бокалы с коктейлями. И тут взгляд её зацепился за отражение в огромном зеркале за столиком подруг. В тёмном углу бара, у стойки, сидел мужчина. Высокий, в той самой рубашке, которую она гладила перед отъездом. И его рука лежала на колене молодой девушки с длинными каштановыми волосами.
Гул зала, смех детей, музыка – всё это пропало, захлёстнутое оглушительным гулом в ушах. Она увеличила изображение. Да, это он. Это его профиль, его смеющийся взгляд, направленный на ту, другую.
Слёзы хлынули сами, предательски горячие и стремительные. Она не успела даже отвернуться. Просто стояла, сжимая в одной руке телефон, пока слёзы текли по её щекам, оставляя горькие солёные дорожки.
– Раиса Петровна?
Чей-то голос пробился сквозь шум в голове. Чьё-то прикосновение к плечу. Дуня. Её весёлое лицо стало серьёзным и испуганным.
– Что случилось? Вы в порядке?
Раиса попыталась отстраниться, вытереть слёзы, сделать вид, что всё нормально, но у неё не получалось. Вся ложь, все годы молчания, вся боль вырвались наружу этим тихим, надрывным плачем.
Дуня, не говоря ни слова, взяла её под локоть и увела из зала в пустой коридор, усадила на скамейку.
– Он? – тихо спросила она, увидев телефон в руке Раисы.
Та лишь кивнула, не в силах выговорить слово.
– Раиса Петровна, – Дуня говорила мягко, но твёрдо. – Зачем вы это терпите? Всё же знают. Всё в школе в курсе его похождений. Он же ко всем клеится.
Раиса подняла на неё заплаканные глаза. В них плескались стыд, боль и какая-то отчаянная надежда.
– Ну не к тебе же… – выдохнула она, пытаясь найти хоть какую-то соломинку.
Дуня смутилась. Она отвела взгляд и покрутила серебряное кольцо на пальце.
– Когда он забирал вас с праздника в честь Дня учителя, он подошёл и спросил мой номер. Сказал, что хочет сделать вам сюрприз, посоветоваться насчёт подарка.
Раиса смотрела на неё, не в силах сделать ни вдоха.
– И? – прошептала она.
– Я не дала, – коротко ответила Дуня. – Мне не понравилось, как он на меня смотрел.
В голове у Раисы что-то щёлкнуло. Горькая, ироничная улыбка тронула её губы.
– Ты же некрасивая, – сказала она беззлобно, констатируя факт, который всегда казался ей защитой. Некрасивых, по её мнению, он не трогал.
Дуня хмыкнула. В её глазах мелькнула не обида, а что-то вроде жалости.
– Зато молодая.
Эти два слова прозвучали как приговор. Простой, безжалостный и абсолютно истинный. Ему было неважно, красива ли Дуня. Важен был её возраст. Её молодость, которую Раиса безвозвратно теряла с каждым годом, проведённым рядом с ним.
Она снова закрыла лицо руками, но слёз уже не было. Была пустота.
– Раиса Петровна, – голос Дуни снова стал тихим, но настойчивым. – Уходите от него. Просто возьмите и уйдите.
Раиса опустила руки и посмотрела на неё. На эту девчонку с татуировкой и синими прядями в волосах, которая сейчас говорила с ней не как подчинённая с начальницей, а как равная. Как женщина с женщиной.
– Куда я уйду? – голос её был глухим и безнадёжным. – Мне сорок два. У меня ничего нет.
– У вас есть вы, – жёстко парировала Дуня.
Раиса молчала. Слова Дуни, грубые и резкие, странным образом не ранили, а будто расчищали завалы в её сознании. Она снова посмотрела на фотографию. На его смеющееся лицо. И вдруг поняла, что не чувствует ни боли, ни ревности. Только омерзение. И стыд. Стыд за то, что позволила этому длиться так долго.
Она медленно поднялась со скамейки, выпрямила плечи и вытерла лицо ладонями.
– Пойдём, – сказала она Дуне. – Наших надо собирать.
Они пошли назад, в шумный зал, где их ждали дети. И Раиса шла, уже не ощущая себя заложником. Она несла в себе новое, хрупкое и оголённое чувство – страх перед неизвестностью. Но вместе с ним – первую, за долгие годы, крупицу надежды.
Обратная дорога в автобусе была тихой. Дети, уставшие от впечатлений, дремали, уткнувшись в подушки. Дуня переписывалась с кем-то в телефоне, изредка бросая на Раису тревожные взгляды. Та сидела у окна и смотрела на мелькающие за стеклом поля. Внутри неё бушевала буря, но снаружи – ледяной штиль.
Слова Дуни звенели в ушах: «Просто уйдите». Это звучало так просто. Как смахнуть со стола пыль. Но её жизнь была не пылью, а целым миром, построенным вокруг одного человека. Миром, который сейчас трещал по швам.
Когда автобус остановился у школы и дети, просыпаясь, потянулись к выходу, Раиса почувствовала, что дальше молчать невозможно. Ей нужно было услышать его голос. Услышать любое оправдание, лишь бы оно дало ей возможность вернуться в привычную, пусть и лживую, реальность. Пока Дуня раздавала детей мамочкам, Раиса отошла в сторону, доставая телефон из сумочки, и набирала номер мужа. Сердце колотилось где-то в горле.
Он взял трубку почти сразу, голос был спокойным, даже ласковым.
– Раечка? Наконец-то. Соскучился. Как выступление?
Её голос дрогнул, выдавая волнение.
– Я тебя видела, Сергей. На фото у Ирины. В баре. В отражении.
На той стороне повисла тишина. Ровно настолько, чтобы придумать ответ.
– А, это! – он засмеялся, но смех прозвучал фальшиво. – Друг затащил на какой-то день рождения, его коллеги. Я минут пятнадцать посидел и ушёл. Скучища страшная. Ты же знаешь, я не люблю эти тусовки.
– А девушка? Та, что сидела рядом? – выдавила Раиса, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
– Какая девушка? – его голос сделался удивлённым. – О, это, по-моему, чья-то сестра. Подсела познакомиться, я вежливо поговорил и всё. Рая, солнышко, да что ты опять напридумывала? Я же тебя люблю.
Эти слова, которые она так жаждала слышать, теперь обжигали ложью. Но они были такими знакомыми, такими удобными.
– Мне надоело, Сергей, – прошептала она, и в голосе её снова задрожали слёзы. – Мне надоело быть дурой.
– Перестань, – его тон стал твёрже, отеческим. – Никто тебя за дуру не держит. Просто у тебя опять эти фантазии из-за усталости. Поездка, дети, нервы. Приезжай домой, я тебя встречу, всё обсудим.
Она молчала, сжимая трубку, пытаясь найти в себе силы сказать «нет». Но их не было. Была только страшная, всепоглощающая усталость.
И тогда он нанёс свой главный удар. Тихим, проникновенным голосом, который входил в самое сердце, как отточенный нож.
– Рая, ну что ты… Мы же столько лет вместе. Мы все прошли. Я же с тобой, несмотря ни на что. Помнишь?
Она замерла. «Несмотря ни на что». Этот код они оба понимали. Несмотря на её ошибку. Несмотря на ту ночь. Несмотря на того ребёнка и на то, что она не смогла дать ему детей. Он остался с ней. В её картине мира это всегда был его великодушный поступок, её неоплатный долг.
Он остался. А она теперь должна была остаться с ним. Простить. Закрыть глаза. Это была сделка, заключённая двадцать лет назад, и теперь он напоминал ей о ней.
– Да, – прошептала она, и в этом слове сдалось всё: и гнев, и надежда, и только что родившееся желание свободы. – Я, наверное, просто устала.
– Конечно, устала, – он снова стал мягким и заботливым. – Приезжай. Я закажу твои любимые суши. Всё наладится, ты увидишь. Я тебя люблю.
Они ещё несколько минут говорили о пустяках, и с каждой секундой Раиса чувствовала, как привычная оболочка жены Раисы, жены Сергея, снова смыкается вокруг неё, плотная и душная, но такая знакомая.
Она положила трубку, и в этот момент к ней подошла Дуня.
– Всё нормально? – спросила она, вглядываясь в лицо Раисы.
Раиса поправила прядь волос и сделала то, что делала тысячи раз за их совместную жизнь – натянула на себя маску невозмутимости.
– Да, конечно. Недоразумение. Это просто сестра друга. Всё хорошо у нас.
Она увидела, как в глазах Дуни погас тот огонёк надежды. Он сменился усталым пониманием.
– А, – только и сказала Дуня. – Ну, хорошо. Значит, до завтра.
– До завтра, – кивнула Раиса и пошла к выходу, чувствуя на себе спину тяжёлый, колющий взгляд.
Она шла по улице к дому, где её ждали суши и прощение, купленные ценой её собственного достоинства. И каждый её шаг отдавался в душе глухим стуком захлопывающейся клетки. Самая прочная клетка – та, которую ты запираешь на ключ изнутри.
Дома Раиса притворилась, что всё в порядке. Они разговаривали о конкурсе, о втором месте, о детях. Сергей кивал, поддакивал, но в его глазах читалась лёгкая скука и нетерпение – когда эта обязательная программа закончится и жизнь вернётся в привычное русло. Раиса видела это, но цеплялась за видимость нормальности, как утопающий за соломинку. Ей было проще снова надеть шоры, чем признать, что слова Дуни были правдой, а его «любовь» – ловкой манипуляцией.
Наконец, официальная часть была окончена. Сергей аж выдохнул. Они снова стали играть привычные роли: Раиса мыла посуду на кухне, а Сергей в это время чатился с кем-то по телефону и улыбался. Неприятно так улыбался… Притвориться. Не замечать.
В этот момент сообщение пришло на её номер. Раиса вытерла руки и взяла телефон. Это был скриншот от Дуни.
Сперва она не поняла. На скрине была переписка в мессенджере. Сверху – имя «Сергей». А ниже – сообщения от Дуни, с её ярким, вызывающим аватаром.
Дуня: Сергей, привет! Помнится, ты что-то хотел узнать? Посоветоваться насчёт подарка?
Было видно, что сообщение прочитано. И под ним – ответ Сергея.
Сергей: И не только Откуда у тебя мой номер?
Дуня: У Верочки взяла. Ты же с ней спал?
Сергей: Фу, как грубо! Может, это была любовь?
Дуня: Я не верю в любовь.
Сергей: А я сделаю так, чтобы ты поверила. Можем сегодня встретиться?
Дуня: Почему нет?
Сергей: Где? Во сколько?
Дуня: Приезжай ко мне. Адрес сейчас скину.
Раиса прочла сообщения раз, другой, третий. В этот момент в кухню вошёл Сергей.
– Ну всё, побежал на это дурацкое заседание, – сказал он, надевая пиджак. – Прости, забыл тебе сказать. Не жди меня, буду поздно.
Он поцеловал её в щеку. Его губы были холодными.
Раиса не шевельнулась. Она смотрела ему в спину, пока дверь за ним не закрылась. Потом медленно подняла телефон и снова посмотрела на скриншот. Не на ложь мужа, а на предательство Дуни.
И в ней что-то переломилось. Если мир – это змеиный клубок, где все кусают друг друга, то она будет самой ядовитой змеёй. Она не будет больше жертвой.
Она не стала устраивать сцен. Не стала звонить мужу. Она легла спать, а утром переоделась в строгий костюм, поправила волосы и поехала в школу. Пошла к директору, села напротив, положила сумочку на колени и сложила руки.
– Тамара Ивановна, я вынуждена поднять очень неприятный вопрос. Касательно Евдокии Александровны.
Директор нахмурилась.
– Опять что-то с её внешним видом?
– Хуже, – тихо, но чётко сказала Раиса. – Во время поездки в К., вечером после конкурса, я застала её в баре при гостинице. Она употребляла алкогольные напитки. И делала это в присутствии детей.
Тамара Ивановна выпрямилась в кресле, её лицо стало каменным.
– Вы это серьёзно? Вы уверены?
– Абсолютно, – голос Раисы был стальным. – Более того, её поведение было более чем неприличным. Она вешалась на мужчин, привлекала к себе внимание. Я была вынуждена сделать ей замечание, но она проигнорировала его. Дети все видели. Я, как завуч по воспитательной работе, не могу допустить, чтобы такой человек находился в стенах нашей школы и оказывал разлагающее влияние на учеников.
Она смотрела прямо в глаза директору. В её голове не было ни сомнений, ни угрызений совести. Была только холодная, расчётливая ярость. Дуня первой выпустила коготь. Теперь пришла её очередь.
– Это очень серьёзное обвинение, Раиса Петровна, – медленно проговорила Тамара Ивановна. – Вы готовы это подтвердить?
– Безусловно, – кивнула Раиса. – Я готова написать официальное докладное письмо. Наша школа не должна быть местом, где подобное поведение сходит с рук.
Она вышла из кабинета директора, оставив за собой тяжёлое молчание. Мир не стал лучше. Он просто стал проще. Или она сама стала проще. Хуже. Сильнее.
***
Случайная встреча произошла в овощном отделе супермаркета. Раиса выбирала продукты, думая о том, что бы такого приготовить, что вызывало бы у Сергея удивление и восхищение. Раиса подошла к овощам и фруктам, чтобы взять батат и апельсины. Возле полки с авокадо стояла Дуня. В джинсах, толстовке и без грамма косметики, она выглядела удивительно обычной и спокойной.
Раиса замерла. Она приготовилась к укорам, к ненависти в глазах, к публичному скандалу. Но Дуня, встретив её взгляд, лишь слегка удивилась, а потом коротко кивнула. И пошла к кассе, держа в руках два спелых авокадо.
Что-то заставило Раису бросить свою тележку и догнать её.
– Дуня… – начала она, не зная, что сказать дальше. «Прости»? Это слово застряло комом в горле.
Та обернулась.
– Раиса Петровна. Здравствуйте.
– Я… – Раиса сглотнула. – Как ты?
Уголки губ Дуни дрогнули в подобии улыбки.
– Устроилась в студию танцев. Преподаю современные направления детям. Платят лучше, да и атмосфера свободнее. Так что, спасибо, что поспособствовали. А вы как? Всё с ним?
Раиса не ответила.
– Ясно. Если что – я с ним не встречалась. Я это специально ему написала. Чтобы вам показать. Он вас недостоин.
Она говорила без тени иронии или злобы. Констатируя факт.
И в этот момент Раису осенило. Она смотрела на эту девушку – дерзкую, неуправляемую, нашедшую в себе силы не просто выжить, а стать счастливой после удара, – и вдруг с мучительной ясностью представила, что у неё могла бы быть такая дочь. Не послушная и удобная, а именно такая – колючая, живая, идущая своей дорогой. Та самая дочь, которую она когда-то не родила.
Внутри что-то громко и необратимо хрустнуло, как ломается лёд на реке весной. Вся её защитная скорлупа, все оправдания, вся ложь, которую она годами складывала вокруг себя, рассыпались в прах.
– Я рада за тебя, – прошептала Раиса, и голос её сорвался.
Дуня смотрела на неё с лёгким недоумением, затем снова кивнула и пошла к выходу, оставив Раису одну среди ярких витрин и безразличных покупателей.
Та ночь стала для Раисы самой длиною в её жизни. Она не спала. Лежала рядом с храпящим Сергеем и смотрела в потолок. Внутри была пустота, звонкая и холодная. А под утро, когда за окном посветлело, она тихо встала, взяла со столика телефон мужа. Он, уверенный в своей безнаказанности, даже не ставил пароль. Её пальцы дрожали, когда она открыла мессенджер.
И она увидела всё. Не одну переписку, не два флирта. Десятки чатов. Циничные обсуждения её, Раисы, наивности. Фотографии, которые ей становилось дурно видеть. Приглашения, совпадающие с его «командировками». Он не просто изменял. Он жил параллельной, насыщенной, пошлой жизнью, пока она варила ему борщи, и боялась лишний раз спросить, почему он задерживается.
Она просидела так до рассвета, освещённая мерцающим экраном. И когда в окно ударили первые лучи солнца, она не чувствовала ни боли, ни гнева. Только ту самую оглушительную пустоту, в которой больше не было места для него.
Сергей проснулся от звука закипающего чайника. Он вышел на кухню.
– Что ты так рано? – буркнул он.
Раиса стояла у окна, спиной к нему, смотря на просыпающийся город.
– Я подаю на развод, – сказала она тихо и чётко.
Позади неё воцарилась тишина. Потом раздался короткий, нервный смех.
– Ты чего опять не выспалась? Иди кофе выпей.
Она обернулась. Её лицо было бледным, но абсолютно спокойным.
– Я не шучу, Сергей. Я всё видела. Всю твою грязную переписку. Всю твою ложь. С меня хватит.
Он попытался возмущаться, кричать, снова манипулировать, напоминая о её «долге». Но она молча слушала, глядя на него пустым взглядом, и он понял, что на этот раз слова потеряли свою силу. Стена, которую он годами строил из её чувства вины, рухнула.
Он ушёл, хлопнув дверью. Раиса осталась одна в тишине кухни.
Она не знала, как будет жить дальше. Где работать, где жить, как платить по счетам. Её мир, державшийся на одном, гнилом столпе, рухнул.
Но она знала одно: как прежде, жить она уже не сможет. И в этой жуткой, зияющей пустоте было что-то новое. Хрупкий, но настоящий росток свободы.