Защитить маму от замужества: Я считала отца идеалом и осуждала новый выбор матери, пока тетя не рассказала о них кое-что шокирующее…
-Что ты несёшь? Он никогда… -Никогда при тебе?
-Ты в курсе, что мама выходит замуж?
Голос младшей сестры был наполнен таким самодовольством, что Саша сразу поняла – та специально позволила, чтобы похвастаться, что мама ей первой рассказала эту новость.
-Замуж? – повторила зачем-то Саша, будто не знала значения этого слова.
-Ну да. Кто бы мог подумать? Думали, на твоей свадьбе следующей погуляем, и вот тебе!
Вторая шпилька – Саше было тридцать два, и замуж она так и не вышла. А вот Вика вышла, и очень удачно.
-Класс, – выдавила из себя Саша, хотя вовсе так не думала. – И кто он?
На самом деле ей хотелось спросить: что за мужчина такой смог, наконец, сравниться с папой? Мама ведь поэтому так и не встречалась ни с кем после его смерти – любой мужчина по сравнению с папой казался недостойным. Папа был хирургом. И не просто хирургом, а заведующим кафедрой. К тому же страшным красавцем. А как он пел! И сколько людей спас… Саша понимала, почему мама так и не вышла замуж. Она и сама пока не встретила такого мужчину, который хотя бы немного был приближен к идеальному образу её отца.
-Да ты его знаешь! Сосед – дядя Миша.
-Что?
Саше даже показалось, что она ослышалась. Дядя Миша? Этот сантехник с лицом первого на деревне алкаша? Когда Вика вышла замуж, мама продала шикарную четырёхкомнатную квартиру в центре и отдала каждой дочери по трети денег. На свою треть купила домик в посёлке городского типа. И вот там как раз был этот сосед, дядя Миша, – всё порывался им помогать, когда они маму перевозили.
-Ужас какой, – не сдержалась Саша.
-Почему ужас? – не поняла Вика.
-Да потому! Она что – реально за этого алкаша замуж выйдет?
-Дядя Миша не алкаш, – обиделась Вика. – Нормальный он. А ты с такими критериями навсегда в старых девах останешься.
Вести дальше этот разговор Саша не хотела. Поэтому сделала вид, будто ей пора на вызов и положила трубку.
Машина скорой помощи была словно ковчегом, плывущим по ночному городу. Снаружи мелькали огни, Саша, откинувшись на пассажирском сиденье, смотрела в тёмное стекло, но не видела в нём отражение вывесок и фонарей, перед ней стоял навязчивый, нелепый образ: мамин профиль рядом с обветренным лицом дяди Миши.
-Представляешь? – сказала она, и голос её прозвучал глухо, будто из другого помещения. – Она собирается за него замуж. За этого сантехника!
Рядом за рулём был Илья. Его молчание было привычным и удобным. Он слушал, изредка бросая на неё быстрый, вопросительный взгляд, когда Саша отворачивалась.
-Она не в себе, Илья, – продолжила Саша, с силой выдыхая дым воображаемой сигареты (она бросила год назад, но жест остался). – Это маразм. Или ранний климакс, что ей вообще в голову ударило? Нужно её остановить. Защитить её.
-Защитить от замужества? – осторожно уточнил Илья. – Или от сантехника Миши?
Конечно, дело было не в сантехнике Мише. Дело было в тени идеального отца, которая была такой длинной, что покрывала собой всю их жизнь. Для Саши любой мужчина рядом с матерью был бы кощунством, а этот – вдвойне.
-От всего сразу. Папа… – голос Саши дрогнул и вновь стал стальным. – Папа был бы в шоке. Он, с его безупречным вкусом, с его аристократизмом. И этот дядя Миша! Она что, нарочно? Не могла кого-то получше найти?
-Саш, – мягко сказал Илья, глядя на дорогу. – А может, всё не так уж и плохо?
Саша повернулась к нему, бросив на Илью недоумённый взгляд.
-В смысле?
-Ну, она же одна там. А этот Миша может дрова нарубить, кран починить и так далее. Опять же компания – есть с кем поговорить, обсудить что-то. Одному плохо жить, всем нужна пара.
-Ну у тебя-то жены почему тогда нет? – фыркнула Саша.
Илья быстро отвёл взгляд, и Саше даже показалось, что покраснел. Странный он, этот Илья.
-Надо съездить туда, наверное, и посмотреть на всё своими глазами. Выяснить, что он за тип. Возможно, просто охотник за её деньгами. Надо открыть маме глаза.
Илья молчал несколько секунд, словно про себя взвешивая все за и против. А потом сказал:
-Поехали в субботу. У нас же с тобой сутки через двое. Я отвезу тебя.
Саша повернулась к Илье. Одной ехать, конечно, не хотелось, с ним было бы спокойнее.
-Хорошо, – кивнула она. – Я буду очень благодарна. Спасибо.
Он лишь мотнул головой, давая понять, что не ждёт особой благодарности. А в это время по рации раздался вызов: голос диспетчера сухо излагал адрес и симптомы. Ковчег снова превращался в машину скорой помощи. Илья включил мигалку, и синий свет заплясал на мокром асфальте, окрашивая ночь в цвет тревоги и общего, разделённого одиночества.
Дорога в посёлок показалась Саше бесконечной, несмотря на то, что Илья вёл машину быстро и уверенно. Она молчала, уставившись в окно на мелькавшие деревья. Предстоящий разговор виделся ей битвой, в которой она должна была отстоять память отца, защитить мать от неё же самой. Илья чувствовал её напряжение, но не нарушал тишину, лишь изредка переключал передачи, и этот негромкий щелчок был единственным звуком, нарушавшим монотонный гул мотора.
В мамином доме сразу почувствовалось присутствие чужака: у порога стояли огромные резиновые сапоги, дрова в поленнице были сложены с педантичной аккуратностью, на которую мать никогда не была способна, крыльцо было покрашено в новый пряничный цвет.
Мать встретила их на пороге в простом шерстяном платье, но с новой стрижкой и закрашенной сединой, хотя раньше говорила, что ей все равно на волосы. Обняла Сашу с чуть отстранённой нежностью, а Илью приветствовала как старого знакомого.
-Ну, проходите, проходите, я как раз пирог с капустой испекла. Твой любимый, Сашенька.
Чай пили на кухне, за столом, застеленной какой-то новой синей скатертью с аляповатыми цветами. Саша впихнула в себя кусок пирога, дождалась, когда деликатный Илья «выйдет покурить», и спросила:
-Ты серьёзно собираешься за него замуж?
Мама вздохнула и отставила чайник. Её лицо, всё ещё красивое, с тонкими чертами, выражало не раздражение, а усталую печаль.
-Сашенька, а ты не думала, что это моя жизнь? И моё решение?
-Но папа… – голос Саши дрогнул. – Как ты можешь? После папы? Этот человек, он даже говорить-то правильно не умеет! Он же сантехник!
-Твой отец был блестящим хирургом, – мягко сказала мать. – Он спасал жизни, но не мог починить протекающий кран или переклеить обои. А Миша – может. И он слушает, когда я рассказываю ему о своих мыслях, мечтах, а твой отец считал всё это глупостью.
Саша вскочила, едва не опрокинув стул.
-Так вот в чём дело? Починить кран? Ты готова променять память о папе на бытовой комфорт?
Мама посмотрела на дочь долгим, пронзительным взглядом.
-Нет, Саша. Я никого ни на что не меняю. Я просто пытаюсь жить свою жизнь. А тебе, знаешь ли, вместо того, чтобы думать за меня, может, стоит, наконец, заняться своей личной жизнью? Вон Илья, например. Он тебя любит, я это с первого взгляда вижу. Надёжный, настоящий мужчина.
Саша фыркнула, и в этом звуке было столько презрения, что даже воздух на кухне словно сгустился.
-Илья? Мама, о чём ты? Он хороший парень, но скучный. И простой. Он водитель! Мы с ним работаем на скорой, у нас нет тем для разговоров вне работы. Такого ты мне мужа, значит, прочишь, да?
Мама покачала головой, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.
-А ты всё ждёшь принца на белом коне? Того, кто будет блистать, как твой отец, и спасать мир? Боюсь, таких нет, дочка.
Спорить с мамой было бесполезно. Всегда так – упрямая до ужаса!
-Илья – грубый мужлан. Как и твой Миша, – выпалила Саша.
Дверь скрипнула, и Саша испугалась, что Илья вернулся и всё услышал. Но, видимо, это был просто ветер.
Неделя после той поездки тянулась, как сплошной серый день. Смена на скорой прошла в гнетущем молчании. Илья был профессионален, точен, но между ними словно выросла стена – прозрачная, ледяная и совершенно непреодолимая. Он больше не ловил её взгляд, не предлагал кофе, не делился ничем. И это молчание злило Сашу больше, чем любые упрёки: видимо, он всё же услышал что-то в субботу.
И вот когда они сдавали машину после дежурства, Илья вдруг нарушил это молчание. Он не смотрел на неё, разглядывая какие-то бумаги на планшете, и слова его прозвучали нарочито буднично.
-Саш, открыли новый французский ресторан на набережной. Не хочешь сходить? Завтра.
Он всё же рискнул взглянуть на неё. В его глазах была та самая тихая, обречённая надежда, которую Саша так легко узнавала в мужчинах и которую так легко гасила.
Саша нахмурилась. Она почувствовала, как внутри всё сжимается в тугой, раздражённый комок.
-Илья, зачем? – сказала она, и голос её прозвучал резко, почти по-хамски. – Мы и так целыми сутками видимся здесь. Что тебе, пригласить больше некого?
Он медленно опустил планшет. Казалось, он чего-то ждал, какого-то последнего сигнала, и теперь он его получил.
-Мне с тобой всегда интересно, – тихо произнёс он. – И ты знаешь, что я не хочу приглашать никого другого, кроме тебя. Я принял твои правила и пытаюсь быть тебе только другом, но ты и сама знаешь, что я хочу большего.
Саша вспыхнула. Её захлестнула волна гнева – на него, на мать, на всю эту ситуацию, которая загоняла её в угол.
-А, вот как! – её голос звенел, как стекло. – Значит, вся твоя дружба была обманом? Мне такой друг не нужен! Не нужны мне люди, которые предъявляют счета!
Илья смотрел на неё, и в его глазах не было ни злости, ни упрёка. Лишь усталое понимание. Он просто кивнул.
-Я так и думал. Ну что ж. Тогда всего хорошего, Саша.
Он развернулся и пошёл прочь по длинному коридору. Его шаги отдавались эхом, и этот звук казался Саше невыносимо громким. Она хотела крикнуть ему что-то вдогонку, что-то колкое, что поставило бы точку в этой нелепой сцене, но слова застряли в горле. Осталась только яростная, бессильная пустота.
А через несколько дней позвонила Вика, и в её голосе снова звучало то противное самодовольство, будто она была посвящена во все тайны мироздания.
-Ну, готовься, сестрёнка. Мама официально подала заявление. И знаешь, что? – Вика сделала драматическую паузу. – Она берёт его фамилию. Орлова. Представляешь? Любовь Орлова. Как актриса!
Для Саши это стало последней каплей. Сменить фамилию. Ту самую, благозвучную, «папину» фамилию, которая была как титул, как знак принадлежности к другому, лучшему миру. На какую-то убогую «Орлову». Это было уже не просто предательство. Это было святотатство.
-Что? – выдавила Саша, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
-Ну да. Говорит, хочет начинать всё с чистого листа. В общем, свадьба через месяц, готовься!
-Нет, – ответила Саша с ледяной чёткостью.– Нет, Вика, я не приеду на эту дурацкую свадьбу. Передай ей это – если она откажется от фамилии папы, ноги моей в её доме больше не будет.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа. Комната казалась чужой и пустой. Саша осталась одна – без матери, без сестры, без единственного друга. Но в этой горькой пустоте ей слышался ясный, холодный голос: она была права. Она одна хранила верность. Верность тому, что было по-настоящему важно. А всё остальное было просто скучной и простой жизнью, на которую она никогда не согласится.
Телефонный звонок раздался в четверг утром, накануне того дня, который Саша мысленно называла не иначе как «день великого падения». Она лежала в постели и смотрела в потолок, чувствуя себя мученицей, изгнанницей с собственной Голгофы. Звонок был настойчивым, чужим. Саша нахмурилась, увидев на экране имя – тётя Ира, двоюродная сестра матери. Та самая, с которой они виделись раз в пять лет на поминках или юбилеях.
-Сашенька, здравствуй, родная! – голос тёти Иры был густым, чуть хриплым от многолетнего курения. – Я вот думаю, как мы завтра поедем? Может, вместе? На электричке не хочется. Подвезёшь старуху?
Саша села на кровати. Голос её прозвучал сухо и отчуждённо:
-Я никуда не еду, тётя Ира.
В трубке повисло тяжёлое молчание.
-Как это не едешь? Дочка, да как же так? Мать выходит замуж!
-Не хочу смотреть на мать, которая плюёт на память моего отца, – отчеканила Саша, чувствуя, как заветная фраза, отточенная за недели одиночества, наконец-то находит своего слушателя.
Но тётя Ира не вздохнула и не стала уговаривать. Она фыркнула – коротко, резко, почти грубо.
-Какой памяти, Сашка? Ты о чём? О памяти Анатолия?
-Да, о памяти моего отца. Идеального мужчины. Которого она пытается заменить этим Мишей.
Раздался странный звук – то ли кашель, то ли горький смешок.
-Идеального? – тётя Ира сделала паузу, и эта пауза была густой, значимой. – Саша, детка, ты много не знаешь. Твой отец был тираном и ревнивцем. Он изводил твою мать подозрениями, орал на неё, мог при всех унизить. А однажды, когда она на два часа задержалась с подругами, он избил её. Да-да, избил!
Саша замерла. Кровь отхлынула от лица, в ушах зазвенело.
-Что ты несёшь? Он никогда…
-Никогда при тебе? Ну, конечно, нет. Детей он обожал, особенно тебя, свою копию. А Любу… Любу он ломал. И изменял ей, Саш. Постоянно. С медсёстрами, с аспирантками… Мама твоя всё знала. Молчала. Ради вас, ради этой картинки идеальной семьи. А после его смерти она не хотела ни с кем жить не потому, что все были недостойны. Она боялась. Боялась снова оказаться в этой клетке. Боялась отношений как таковых. А этот Миша – он хороший. И ей с ним спокойно. Впервые за всю жизнь спокойно.
Саша не могла вымолвить ни слова. Она сидела, сжимая телефон в онемевших пальцах, а в голове с треском рушился целый мир. Воспоминания, выстроенные в идеальную конструкцию, начинали рассыпаться, обнажая другие, мелкие, забытые детали: резкий окрик отца, заставлявший маму вздрагивать; её заплаканные глаза, которые она объясняла аллергией; её странную, почти робкую манеру поведения, когда отец был дома. Всё это было. Саша просто не хотела этого видеть. Ей нужен был идеал.
-Я не знала, – прошептала она, и голос её был чужим, слабым.
-Так тебе и не рассказывали. Ты же его так боготворила… А теперь ты поступаешь с матерью точно так же, как он – осуждаешь, казнишь её за желание быть просто счастливой. Подумай об этом, Сашенька.
Тётя Ира положила трубку. В квартире воцарилась оглушительная тишина. Саша медленно опустила телефон на колени. Комната, её крепость и убежище, вдруг стала чужой. Идеальный образ отца, тот самый компас, по которому она сверяла всю свою жизнь, рассыпался в прах. И ей стало до ужаса одиноко и стыдно. Не за мать. За себя. За ту жестокую, слепую девочку, которой она была все эти годы.
Та ночь была долгой и безжалостной. Саша не сомкнула глаз. Тени в комнате казались ей призраками прошлого, которое оказалось фальшивым. Она перебирала в памяти обрывки детства, юности – и теперь каждый эпизод, каждую сцену приходилось пересматривать, переоценивать. Идеальный отец-хирург растворялся, и на его месте возникал чужой, жестокий человек. А образ матери-предательницы превращался в портрет женщины, которая молча несла свой крест, а потом нашла в себе силы захотеть тихого, простого счастья. Стыд жёг Сашу изнутри.
Когда за окном посветлело, она подошла к телефону. Пальцы дрожали, когда она набирала номер. Он ответил почти сразу, будто не спал тоже.
-Илья, – голос её сорвался. Она сглотнула. – Это я. Ты сможешь отвезти меня на свадьбу мамы?
Молчание в трубке было густым, но не враждебным.
-Через час буду у твоего дома, – ответил он.
Саша надела самое красивое платье – тёмно-синее, простое, но элегантное. Оно висело в шкафу для особых случаев, которые так и не наступали. Смотрела на своё бледное отражение в зеркале и почти не узнавала себя. Та Саша, что злилась и осуждала, осталась в прошлой жизни.
Илья ждал внизу. Он вышел из машины, и она увидела, что он в костюме. Немного мятом, но в настоящем костюме. Он не спросил ни о чём, просто открыл перед ней дверь. И в этой молчаливой поддержке было больше понимания, чем в любых словах.
Они мчались по загородной трассе, почти не разговаривая. Саша смотрела в окно и думала, что они, наверное, опаздывают. И почему-то это стало сейчас самым важным – успеть.
Они влетели в здание загса, когда церемония уже началась. В дверях зала они замерли. Мама стояла рядом с Михаилом. Он был в новом, мешковатом пиджаке, и держал её за руку. И в этот момент мама обернулась. Увидела Сашу. И глаза её широко распахнулись от изумления, а потом наполнились слезами. Но это были слёзы счастья. Она не сказала ни слова, лишь улыбнулась – так светло и радостно, что у Саши комом подкатило к горлу. Это была не та снисходительная улыбка, которую она заслужила, а улыбка облегчения и прощения.
После росписи, во время скромного застолья в кафе, всё было просто и шумно. Саша сидела рядом с Ильёй и чувствовала, как ледяная скорлупа внутри понемногу тает. И когда мама по традиции бросила свадебный букет, он летел куда-то в сторону подружек Вики, но траектория его внезапно изменилась, и он почти упал в руки Саше. Она машинально поймала его.
Все засмеялись, зааплодировали. Саша покраснела и хотела отдать букет кому-нибудь, но в этот момент музыканты заиграли медленный танец.
Илья встал и, не говоря ни слова, протянул ей руку. В его глазах не было вопроса, не было надежды – лишь безмолвное предложение быть рядом в эту минуту.
И она приняла его руку.
Они вышли на площадку. Он осторожно обнял её за талию, она положила руку ему на плечо. Они кружились под тихую музыку, и Саша впервые за долгие годы не думала о том, как она выглядит со стороны, не искала в нём изъянов. Он не был простым или скучным в эту минуту. Он был тёплым и надёжным. И её жизнь, такая сложная и запутанная, вдруг на мгновение тоже показалась простой – не в смысле скуки, а в смысле ясности. Просто танец. Просто музыка. Просто рука, держащая тебя за талию. И этого было достаточно.