Привез домой девушку по просьбе матери и потерял невесту: «Зачем мне это вообще всё надо, а, мама?»
Эта девчонка ушла, и слава богу. Теперь мы можем всё начать с чистого листа.
Девчонка была некрасивая: рот огромный, нос в веснушках, вся какая-то неопрятная, глазища ещё эти зеленее, прямо как у бабушки. Бабушку Лёня боялся. И страшно любил. На похороны стоял истуканом и не мог пошевелиться. Даже на маминых похоронах не было ему так плохо.
Мама умерла внезапно, не то что бабушка – бабушка долго болела, и все знали, что скоро это произойдёт. А мама казалась такой здоровой, такой сильной…
Письмо Лёня нашёл, когда разбирал мамины вещи. Долго не мог к ним подобраться, больно было. Но пришлось. И в тумбочке нашёл письмо: мама никому не говорила, что болеет, но сама-то знала, что ей осталось недолго.
«Лёнечка, дорогой мой сынок!
Если ты читаешь это письмо, значит, всё уже случилось, и я не смогла сказать тебе всего этого вслух. Прости меня за эту малодушную слабость – писать тебе, зная, что моего голоса ты больше не услышишь. Но так легче. Слова на бумаге кажутся менее жестокими.
Прежде всего, не горюй слишком сильно. Ты знаешь, я никогда не любила пафоса. Лучше зайди на кухню и завари наш чай – помнишь, как мы собирали лабазник прошлым летом, а потом заваривали его и пили чай на балконе? Пусть запах лабазника всегда будет напоминать тебе обо мне.
А теперь к делам, мой милый мальчик. Мои цветы. Эти орхидеи, что я выхаживала с таким трудом, азалии, герань на южном окне… Они не виноваты, что у меня не осталось времени. Пожалуйста, не дай им умереть. Поливай их, говори с ними. Они привыкли к голосам в этом доме. В их увядании будет для меня что-то невыносимо окончательное.
И есть ещё одна просьба. Она покажется тебе, наверное, странной. Ты должен поехать в деревню, к бабушке. Ты ведь помнишь тот старый дом, где мы проводили каждое лето, пока была жива бабушка? Запах сена и яблок, скрип половиц. Там у бабушки, живёт девушка. Её зовут Аня. Перед тем как уйти, бабушка успела спасти её, забрала из какой-то ужасной истории, о которой не любила говорить. Девочка выросла там, в тишине и ворковании голубей на крыше. И вот в чём дело, Лёня. У этой девочки – у неё удивительный дар. Она исцеляет людей. И ей нужно стать врачом, я знаю это. И бабушка этого очень хотела. Но… Деревенская школа, отсутствие связей, денег – ты понимаешь.
Я хочу, чтобы ты помог ей. Поезжай туда, привези её в город. Помоги ей подготовиться к экзаменам, устроиться, поступить в медицинский. Для меня это важно. Я сделаю это сама, если успею. Но раз ты читаешь это письмо – я не успела, прости. Это будет мой долг – перед бабушкой, перед этой девочкой, перед самой собой. В её будущем я вижу что-то вроде искупления. Может быть, искупления моей собственной какой-то вины, о которой я даже не подозревала.
Не спрашивай меня, почему. Просто почувствуй это как мою последнюю, самую важную просьбу. Не сердись на меня за это бремя.
Целую тебя. Будь храбрым.
Твоя мама».
Сначала Лёня, конечно, воспротивился. Мысль о поездке в глухую деревню, о какой-то странной девушке, о возне с поступлением показалась ему просто абсурдной. Он только что похоронил мать, и ему хотелось одного: замкнуться, как раковина, и прислушиваться к собственному горю, тихому и неприкаянному.
Его невеста Галя поддержала его с той стремительной, почти радостной решимостью, с какой обычно набрасывалась на любые жизненные неудобства.
-Это чистое безумие, Лёня, – сказала она, поправляя прядь идеальных волос. – Какая-то деревенская замарашка, медицинский вуз… Поддаваться на эти сентиментальные манипуляции – глупо.
И Лёня согласился. Это было логично. Практично. Так и поступил бы любой разумный человек. Он отложил письмо в ящик письменного стола, решив забыть о маминой просьбе. Единственное, что он делал, это попытался поливать цветы, но их увядающая, требующая заботы жизнь раздражала его. Цветы Лёня не любил.
И тогда пришли сны.
Первый сон был о матери. Не подавленной и уставшей, какой он помнил её в последние месяцы, а молодой, смеющейся, в лёгком летнем платье. Они были в бабушкином доме, и она, не глядя на него, поливала герань.
-Лёня, – сказала она, и её голос был точно таким, каким он звучал в детстве, – А где Аня? Попроси её полечить мои орхидеи, видишь, они совсем завяли.
Проснулся он с мокрым от слёз лицом.
А на следующую ночь ему приснилась бабушка, властная и молчаливая хозяйка деревенского дома. Во сне она не говорила ничего. Она просто стояла на пороге своего старого дома, в тёмном платке, и смотрела на него строго и пристально. А за её спиной в полумраке сеней виднелся чей-то неясный силуэт.
Утром Лёня проснулся не просто расстроенным – он проснулся побеждённым. Эти тихие призраки прошлого оказались сильнее всех доводов Гали, сильнее его собственного отчаяния. Он понял, что не сможет жить дальше, не исполнив эту странную просьбу матери.
-Я еду в деревню, – сказал он Гале. – Помогу этой девушке поступить в медицинский.
-Ты сошёл с ума! – её голос звенел от негодования. – Зачем тебе это надо? Мы же обсуждали это! Будто без этого проблем не хватает!
-Мама хотела этого, – ответил Лёня, глядя в окно на серый город. – Я не могу забыть об этом.
Он бросил в чемодан сменные вещи, сел в машину и поехал навстречу призракам прошлого. Дорога стелилась перед ним, уводя прочь из города, вглубь памяти, туда, где его ждала незнакомая девушка по имени Аня и новая, не прописанная ещё ни в одном из его жизненных планов, глава.
Девчонка была некрасивая: рот огромный, нос в веснушках, вся какая-то неопрятная, глазища ещё эти зеленее, прямо как у бабушки. Аня стояла на пороге бабушкиного дома. Она не была похожа на несчастную сиротку, ожидающую спасения. В её позе, в упрямом взгляде глаз читалась вызывающая независимость.
-Лёня? – произнесла она, и голос у неё был неожиданно низким и немного хрипловатым. – Я вас не ждала.
Она не предложила ему войти, просто отступила в полумрак сеней, давая понять, что он может следовать. В доме пахло травами, печным дымом и, на удивление, цветами лабазника, словно мама передавала Лёне привет из другого мира.
Лёня, чувствуя себя неловким великаном в этом уже забытом крошечном домике, изложил суть маминой просьбы.
Аня слушала, стоя у печки и глядя куда-то мимо него. Когда он закончил, она покачала головой.
-Нет.
-Как это «нет»? – Лёня опешил.
-Вот так. Мне не нужна ваша помощь.
Она повернулась к нему, и в её зелёных, как у бабушки, глазах, Лёня увидел высокомерное упрямство.
-Я сама справлюсь. Поступлю. Может, не в этом году, так в следующем. Скоплю денег.
-Это глупо, – с раздражением сказал Лёня. – Ты не представляешь, что такое медицинский. Тебе нужна подготовка, репетиторы…
-Мне ваша помощь не нужна.
Лёня снова вспомнил бабушку. Как же эта девчонка напоминает её! Такая же упрямая и гордая. Именно это осознание заставило его отбросить вежливость.
-Бабушка для этого тебя спасала? Чтобы ты похоронила свой талант здесь? Моя мама хотела другого для тебя. Она считала это своим долгом. А, значит, это и мой долг.
-А я не хочу быть ничьим долгом! – вспыхнула Аня.
Лёня смотрел на неё – неопрятную, дерзкую, живую – и впервые за последние недели почувствовал не онемевшую пустоту, а прилив настоящих, почти яростных эмоций. Она была неудобной, колючей, раздражающей.
«С какой стати я должен её уговаривать? – возмутился он. – Зачем мне это вообще всё надо, а, мама?».
-Ладно, – сказал он. – Не хочешь – не надо. Я переночую здесь. Захочешь – завтра поедешь со мной. Нет так нет.
-Зря тратите время, – фыркнула она.
Этот дом принадлежал Лёне, и девчонка это знала. Она не могла его прогнать. А он и сам не понимал, зачем он здесь остаётся и почему хочет уговорить её поехать с ним. Закинул вещи в свою старую комнату, обошёл дом, сталкиваясь на каждом шагу с воспоминаниями. Чувство беспомощности и злости на себя требовали выхода. И уже через час Лёня сбежал из гнетущей тишины бабушкиного дома и отправился к бывшему приятелю Вовке Карасику. Его лицо раздалось от времени и водки, но в остальном Вовка был прежним: в его незамысловатых шутках было что-то простое и понятное, что помогало забыть неудобную Аню.
Вовка созвал всех старых приятелей. Пили они прямо в гараже у одного из них, под аккомпанемент старого мотоцикла «Урал». Потом кто-то, уже изрядно набравшийся, крикнул: «Покатаемся!» И Лёня, движимый желанием заглушить внутренний голос, влез в коляску. Ветер бил в лицо, выдувая из головы мысли, пыльная дорога убегала из-под колёс, и на секунду он почувствовал себя свободным от всех долгов и обещаний.
Авария случилась на повороте, неожиданно и глупо. Мотоцикл занесло, он врезался в придорожный столб. Скорость была небольшой, но мотоцикл перевернулся. Вовка отделался испугом, а его младший брат Витька, с криком схватился за ногу: на порванных джинсах растекалось тёмное пятно.
Поднялась суматоха, крики, кто-то побежал за помощью. И тут один из парней, бледный, выдохнул: «Тащите его к Аньке, она разберётся».
Лёня, на удивление себе, сохранял ледяное спокойствие. Он чувствовал, как дрожат его руки, но разум уже протрезвел. Он подхватил Витьку на руки и понёс его к бабушкиному дому. Когда они ворвались в дом, его глазам предстала картина, которая навсегда врезалась ему в память: Аня, уже в простой ночной рубашке, без тени удивления или паники на лице, велела положить Витьку на чистую простыню, принесла в тазу кипячёной воды, взяла коробку с лекарствами и ножницы. Лёня наблюдал, как Аня ловкими, уверенными движениями разрезала ткань, обнажив глубокую рваную рану. Кто-то из прибежавших друзей отвернулся, ему стало дурно. Но Лёня не мог оторвать глаз.
Она промывала рану и говорила с Витькой тихим, ровным голосом:
-Терпи, сейчас будет немного жечь.
И посыпала рану каким-то порошком. Парень застонал, но доверчиво смотрел на неё. Потом она так же уверенно наложила тугую повязку, зафиксировала её.
Вся её неуклюжесть куда-то исчезла. В этих простых, точных движениях была странная, почти хищная грация. Она была сосредоточена, красива в своём жутком спокойствии. И Лёня понял, почему мама так хотела, чтобы Аня получила образование: это было призвание, настоящий дар. Но этого дара, этой смелости и ловкости было недостаточно. Ей не хватало знаний. Того, что могло превратить её из деревенской целительницы в настоящего врача, который спасёт не одного Витьку, а десятки, сотни жизней. Он вдруг почувствовал жгучую, почти личную потребность дать ей эту возможность. Увидеть, во что может превратиться этот алмаз, если его огранить.
Когда все утихомирились и Витьку увезли, они снова остались в доме вдвоём. Аня замывала тёмные пятна на полу. Лёня подошёл к ней и сказал:
-Ты же сама понимаешь, одного дара мало. Той девчонке, что может перевязать рану после пьяной драки, одна дорога – в санитарки. А врачом… Врачом ты сможешь стать только в городе. В университете.
Аня молчала, глядя на него своими огромными зелёными глазами. И впервые за всё время в её взгляде не было упрямства. Была усталость и, возможно, крошечная трещина в её броне. Она видела то же, что и он: предел своих возможностей. И ей вдруг так же ясно, как и ему, захотелось этот предел отодвинуть.
Переезд в город был для Ани молчаливым потрясением. Она вжалась в пассажирское кресло, глядя на нарастающие каменные громады, на рекламные щиты, на суетливые толпы, и её прежняя дерзость куда-то испарилась, сменившись настороженным молчанием. Квартира Лёни – просторная, выдержанная в холодных минималистичных тонах – ещё больше напугала её. Здесь не пахло ни печным дымом, ни травами, ни жизнью. Здесь пахло деньгами и безразличием.
Галя встретила их с ледяной, отточенной вежливостью. Её взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по тряпичной сумке Ани, по её простенькому платью, по неумело собранным волосам.
-Добро пожаловать, – холодно улыбнулась она, давая Ане понять, кто здесь хозяйка. – Дорогой, ты, наверное, устал с дороги. Идём, я сделаю тебе ванную.
Лёня готовился к сражению с Галей, думал, что ей придётся объяснять, почему Аня некоторое время поживёт с ними, пока не поступит в университет и не получит общежитие, но Галя, на удивление, отнеслась с пониманием.
-Конечно, дорогой. Хочешь, я помогу найти ей репетиторов?
А вот Аня, которая должна быть благодарна, что ей дали такой шанс, вела себя, как дикарка.
Так, однажды Галя, брезгливо наморщив носик, попросила гостью:
-Ты могла бы не выбрасывать прокладки в унитаз, он засорится от этого.
Аня покраснела и ничего не сказала, а Лёня подивился терпению своей невесты и необразованностью деревенской девушки.
При этом какие продукты дорогие, та сразу поняла, потому что как-то Галя заметила:
-Аня, мне не жалко, но если ты открыла одну баночку с икрой, можно сначала её доесть, прежде чем открывать другую, она же засыхает.
Аня ничего не ответила, лишь сжала губы и ушла в свою комнату, но Лёня видел, как горят её щёки. Он попытался было возразить:
-Галя, пусть ест. Она поди, и не пробовала никогда такого.
-Да я же и не против. Просто зачем переводить продукты? Я хочу помочь девочке адаптироваться, глупо на такое обижаться.
Лёня устроил Аню на подготовительные курсы, Галя нашла репетиторов. Почему-то Лёне казалось, что здесь, в каменных джунглях, дикарка будет ещё больше показывать свой норов, но Аня словно погасла без вольного ветра и тёплой печки – была тихая, покорная, молчаливая. Галя вроде и правда не обижала девушку, просто учила её жизни, но Лёня чувствовал, как от едких Галиных слов Аня с каждым днём всё больше замыкается в себе. И в нём зрело странное, новое чувство – желание защитить эту девушку, вернуть тот огонь, который когда-то в ней горел. Появлялся он только тогда, когда девушка ухаживала за мамиными цветами, которые снова наполнились жизнью, как раньше, под присмотром мамы.
Так прошла зима. Ближе к весне дни слились в череду напряжённой подготовки. Квартира Лёни превратилась в подобие штаба: на столе в гостиной вечно были разбросаны учебники по химии и биологии, в воздухе витал запах чая и бессонных ночей. Аня занималась с фанатичным упорством, вгрызаясь в науки с той же дикой решимостью, с какой когда-то перевязывала раны. Лёня, наблюдая за ней, испытывал странную гордость, смешанную с тревогой. Она была как гончая, мчащаяся к цели, не замечая ничего вокруг.
Атмосфера в квартире напоминала предгрозовое небо. Галя перестала скрывать своё раздражение. Её визиты стали короче и колючее. Она постоянно ворчала на разбросанные книги, на чашку Ани на журнальном столике, на саму её молчаливую, сосредоточенную присутствие.
-Она что, вообще не умеет убирать за собой? Это же твоя квартира, Лёня, а не общежитие!
-Она готовится, Галя, – оправдывал девушку Лёня. – У неё нет времени на идеальный порядок.
-А у меня нет времени за ней убирать!
-Я сам могу убрать, – заявлял Лёня под пристальным взглядом невесты.
Они ссорились все чаще. Галя требовала, чтобы он одумался и избавился от неудобной гостьи. Лёня, к своему удивлению, обнаруживал, что защищает Аню с горячностью, которой сам от себя не ожидал.
Однажды вечером он вернулся домой раньше обычного. В прихожей он услышал приглушённые голоса из гостиной. Это были Галя и Аня. Лёня замер, невольно подслушивая.
-Просто не понимаю, зачем тебе всё это надо, – говорил сладкий, ядовитый голос Гали. – Тащиться в какой-то медицинский, пахать как лошадь. Ты же молодая, симпатичная девушка. Тебе бы жить, радоваться.
Аня что-то пробормотала в ответ, но Галя её перебила.
-Послушай, давай начистоту. Лёня – человек мягкий, он не может тебя просто выгнать. Но он и сам устал от всей этой истории. Давай я тебе помогу. Я дам тебе денег. Много денег. Ты сможешь уехать, куда захочешь, начать новую жизнь. Без этой вечной учёбы, без долгов. Что скажешь?
Лёня затаил дыхание, прижавшись к косяку. В его груди что-то ёкнуло – страх, что Аня сейчас согласится.
Наступила пауза, такая долгая, что Лёня уже решил, что Аня подсчитывает, сколько ей нужно денег. Но тут раздался её голос. Спокойный, усталый и невероятно твёрдый.
-Я не продаюсь. Ни за какие деньги.
В тишине, последовавшей за этими словами, Лёня услышал, как бьётся его собственное сердце. В нём билось тёплое, гордое, почти нежное чувство. В этой девушке была гордость и упрямство, которые тянули его к ней с самой первой встречи. Та самая сила, против которой деньги и уловки Гали были бессильны.
Он не стал вмешиваться. Он просто тихо вышел из квартиры и снова зашёл, на этот раз шумно хлопнув дверью. К тому моменту, как он вошёл в гостиную, лица у женщин были абсолютно спокойны.
Галя, бросив на него колкий взгляд, собрала свою сумку.
-Мне пора. У меня дела.
Когда дверь закрылась за ней, Лёня встретился взглядом с Аней. Она сидела за столом, сжимая в руке ручку, и смотрела на него своими огромными зелёными глазами. И он многое бы отдал за то, чтобы узнать, о чём думает эта необыкновенная девушка.
Когда друзья пригласили его на день рождения в модный ресторан, Лёня, недолго думая, сказал, что приедет с невестой и дальней родственницей Аней.
-Так это правда, что ты у нас в двоеженца играешь! – засмеялся друг.
Лёня смутился:
-Это просто юная родственница из деревни. Она готовится к поступлению, ей нужно немного отвлечься.
Галя, узнав об этом, устроила сцену:
-Ты с ума сошёл? Тащить эту деревенщину в приличное общество!
Но Лёня был непреклонен – он хотел показать Ане другой мир, чтобы она, как и Галя, научилась быть настоящей светской дамой.
Аня надела одно из своих простых платьев. Оно было скромным, но сидело на ней хорошо, подчёркивая хрупкость фигуры. Сначала вообще не хотела идти, но Лёня её уговорил, и теперь она явно нервничала, что его удивляло.
В ресторане их уже ждала Галя – в ослепительном вечернем наряде, безупречная, как глянцевый журнал. Её улыбка, когда она увидела Аню, была холодной и острой, как лезвие.
-Ах, вот и наша Золушка! – воскликнула она, привлекая всеобщее внимание. – Какая милая! Прямо как в той сказке: приехала в город и сразу на бал.
Компания – успешные, гладкие люди – с любопытством разглядывала Аню.
-Анечка, ты ведь, наверное, впервые в таком ресторане? – сладко спросила Галя, когда официант подал меню. – Не запутайся с приборами, у вас, наверное, одна ложка на все случаи жизни! Вот это, например, тартар. Сырое мясо. Ты, наверное, такое не ела?
Аня покраснела, но кивнула, уткнувшись в меню.
-Не волнуйся, я тебе всё объясню, – продолжала Галя. – Какую вилку для чего брать и как устрицы есть – ты же наверняка их закажешь, ты же всегда самое дорогое пытаешься попробовать!
Лёня сжимал кулаки под столом. Он пытался перевести разговор, но Галя была неудержима. Смешки вокруг стали громче. Аня сидела, выпрямив спину, глядя куда-то в пространство перед собой. Её лицо было каменной маской, но Лёня видел, как дрожит её рука, лежащая на коленях.
Кульминация наступила, когда речь зашла о планах на будущее. Кто-то из гостей, пытаясь быть любезным, спросил Аню, чем она увлекается.
Галя не дала ей и рта раскрыть.
-Аня у нас будущий светило медицины! – объявила она с притворным восторгом. – Представляете? Вчера ещё картошку копала, а завтра уже будет аппендициты резать. Романтика!
Это было уже слишком.
-Хватит, – тихо сказал Лёня, но так, что его было слышно через весь стол. – Оставь Аню в покое. Она куда умнее и достойнее тебя.
Все замолчали, уставившись на него. Галя вспыхнула и попыталась перевести всё в шутку.
-Лёнечка у нас очень сентиментальный – эта девочка ему как сестра, бабушка его спасла её из нищеты, и он взял на себя роль благодетеля. Всё, милый, я молчу!
Аня посмотрела Лёне прямо в глаза. И вдруг улыбнулась. В её взгляде мелькнуло прежнее упрямство. И она громко сказала:
-Ну уж не как сестра – на сестёр так не смотрят.
Галя вспыхнула, а Лёня только через несколько минут понял, что стояло за этой фразой девушки. И сам вспыхнул, уставившись в свою тарелку. А невеста, заметив и это его преображение, стала налегать на алкоголь. Обычно она так не делала, и Лёня не заметил, что Галя перебрала настолько, что перестала себя контролировать: она начала вести себя развязно, вещалась на него и в открытую оскорбляла Аню. Пришлось срочно ехать домой – скандалов Лёня не любил.
-Что ты устроила! – сердился он. – Я тебя не узнаю!
Дома Гале стало плохо, и она закрылась в туалете. Аня с озабоченным видом постучалась туда, а Лёня сказал:
-Да оставь ты её.
Аня посмотрела на него сердитыми глазами.
-Она из-за тебя напилась. И закончиться это может плохо. Как тебе не стыдно!
Галя в итоге открыла дверь – она в буквальном смысле лежала на полу, теряя сознание. Лёня испугался.
-Может, скорую вызвать?
Аня покачала головой.
-Неси соду и пустую банку. И уходи, тебе здесь не место.
Спорить с Аней было бесполезно. Он всё равно прислушивался, что происходит в ванной, но слышал только ласковый голос Ани, от которого в груди разливалось тепло.
Через час Аня притащила на себе Галю, которая что-то бормотала, обняв её за шею. Запах от Гали исходил отвратительный, так что Лёня уложил невесту, а сам решил переночевать в гостевой комнате. Но прежде он позвал Аню выпить на кухне чая с лабазником.
Страх, стыд, облегчение и странная, щемящая гордость за неё переполнили его. Он подошёл к Ане, положил руку на её плечо. Она вздрогнула, но не отстранилась. Он почувствовал, как она дрожит.
-Аня…, – прошептал он, поворачивая её к себе.
И прежде чем он успел что-либо осознать, его губы потянулись к её губам. Это был порыв, смесь благодарности, восхищения и того чувства, что он так долго от себя прятал.
Но Аня резко отвернула голову. Его поцелуй коснулся лишь её щёки. Она отшатнулась, её зелёные глаза, огромные и испуганные, смотрели на него с немым укором.
Лёня отступил, чувствуя, как жгучая волна стыда заливает его. Боль от отказа была острее, чем он мог предположить.
-Мне что, напиться, чтобы ты сжалилась надо мной? – вырвалось у него с горькой, почти злой усмешкой.
Аня смотрела на него прямо, и в её зелёных глазах горел огонь.
-У тебя есть невеста, – тихо сказала она.
И она вышла из комнаты, оставив его одного с гулкой, оглушительной тишиной и с пониманием, что она, как всегда, права. И это было больнее всего.
Аня нашла работу с поразительной скоростью, как будто искала её всё это время тайком. Ночная санитарка в городской больнице.
-Отсюда далеко ездить, – сухо сказала она Лене, когда сообщила, что съезжает. – Нашла комнату рядом с больницей.
И он представил её – хрупкую, неутомимую, работающую по ночам, отдавая всё дневное время учёбе, и сердце его сжалось.
-Останься, – сказал он, и голос его прозвучал как чужой, надтреснутый и беззащитный. – Пожалуйста. Тебе не нужно это. Ты можешь готовиться к экзаменам здесь.
Аня застёгивала сумку, не глядя на него.
-Мне нужно своё пространство. Своя жизнь. А здесь… – она, наконец, подняла на него глаза, и в них была нежность и непоколебимая решимость. – Здесь я разрушаю твою.
-Что? – не понял он.
-Галя, твои друзья, твоя привычная жизнь… Я в неё не вписываюсь. Я проблема, которую ты пытаешься решить из чувства долга. И чем дольше я здесь, тем больше мы оба будем страдать.
-Это неправда! – вырвалось у него с отчаянием.
Он хотел сказать «я люблю тебя», но слова застряли в горле, зажатые страхом и нелепостью этого признания после её недавнего отказа.
-Это правда, Лёня, – она вздохнула. – Ты хороший человек. Ты исполнил обещание, данное матери. Ты помог мне. Теперь отпусти меня. И живи своей жизнью.
Она взяла сумку и прошла мимо него в прихожую. Каждый её шаг отдавался в нём физической болью. Он видел, как захлопнулась дверь, и в квартире воцарилась та самая, желанная когда-то тишина. Та самая, что была до неё. Тишина стерильного, упорядоченного мира. Мира, в котором он мог спокойно дышать, ни о ком не заботясь.
И тут его накрыло.
Он огляделся. Пустая комната. Нет её учебников на столе. Нет её чашки на кухне. Нет того сосредоточенного выражения на её лице, когда она что-то учила. И он понял с ужасающей, обжигающей ясностью.
Она была не проблемой. Она не была долгом или ошибкой.
Она была жизнью. Той самой жизнью, что ворвалась в его выхолощенное существование с запахом дождя и земли, с дерзостью и ранимостью, с её дикой, неукротимой волей. Она была тем цветком, о котором просила мать, но не в горшке на подоконнике, а проросшим сквозь асфальт его сердца.
Он стоял один в центре своей безупречной квартиры и смотрел в пустоту. И эта пустота была куда страшнее любого хаоса, который она с собой принесла.
«Я не хочу разрушить твою жизнь», – сказала она.
Но она не понимала. Она уходила, забирая её с собой.
Она не брала трубку, не отвечала на сообщения. Её молчание было непроницаемой стеной, возведённой вокруг её нового, хрупкого мира. Лёня метался между яростью и отчаянием. Он чувствовал себя призраком в собственной жизни, человеком, который вдруг обнаружил, что все краски ушли вместе с одним-единственным существом.
-Всё наладится, Лёня, – говорила Галя, поглаживая его руку. – Эта девчонка ушла, и слава богу. Теперь мы можем всё начать с чистого листа.
Он смотрел на неё – на её идеальный маникюр, на безукоризненную укладку, на её холодную улыбку. И ничего не чувствовал. Ни раздражения, ни злости, ни привязанности. Только пустоту.
-Нет, Галя, – тихо сказал он. – Ничего не получится, прости. Потому что я тебя больше не люблю. И, кажется, не любил очень давно.
Галя побледнела, и её глаза стали холодными, как стекло.
-Из-за неё? Из-за этой грязной деревенщины?
-Не называй её так, – отрезал он, и в его голосе впервые прозвучала сталь. – Она стоит десятка таких, как ты.
Впервые за долгое время вздохнул полной грудью. Он был свободен. Свободен от долга, от жизни, которая ему больше не принадлежала. Но эта свобода была похожа на выжженную пустыню.
Лето стояло знойное, удушающее. Лёня жил как во сне, механически выполняя работу, избегая друзей, бесцельно бродя по городу, который стал ему безразличен. И вот, в один из таких августовских дней, когда воздух дрожал от жары, на его телефон пришло сообщение.
Не глядя, он открыл его. И замер.
Это была фотография. Распечатанный приказ о зачислении в медицинский университет. Фамилия Ани стояла в списке. И под фотографией – короткий текст:
«Лёня, я поступила. Ваше обещание матери выполнено. Теперь ваша совесть может быть чиста. Спасибо за всё. Аня».
Он перечитывал эти строки снова и снова, ловя тот холодный, отстранённый тон. «Ваше обещание… ваша совесть…» Она намеренно выстраивала дистанцию, как будто они были просто деловыми партнёрами, чья сделка благополучно завершилась.
И тогда он не выдержал. Он набрал ответ, его пальцы дрожали.
«Аня, это не имеет никакого отношения к моей совести. Я расстался с Галей. Окончательно. Я свободен. Пожалуйста, дай мне шанс. Дай нам шанс».
Он ждал минуту, другую, пядь. И вот, появился ответ. Короткий. Неотвратимый.
«Лёня, мне теперь учиться. Много лет самой сложной учёбы в моей жизни. У меня нет ни времени, ни сил на любовные глупости. Будь счастлив. Прощай».
Он опустил телефон и подошёл к окну. Город лежал перед ним в вечерней дымке, полный огней и чужих жизней. Он исполнил волю матери. Он подарил Ане будущее. И всё, что ему оставалось – это жить с этой тихой, нескончаемой болью. Лёня ухаживал за цветами, которые, наконец, приняли его. И думал об Ане. О девушке, которая забрала его сердце.