— Бабушка, когда я вырасту, то сделаю на твоей даче ремонт, чтобы ты могла здесь жить всегда-всегда, как мечтаешь.
— Бабушка, когда я вырасту, то сделаю на твоей даче ремонт, чтобы ты могла здесь жить всегда-всегда, как мечтаешь.
Внучка Юля проводила ладонью по кистям невзрачных цветов смородины: бело-жёлтые, с зеленоватым отливом, они скромно прятались в листве. Тёплая весна пробудила их раньше обычного, в самом начале мая.
Тамара Львовна сеяла на грядках зелень и морковь. После слов внучки разогнулась и нежно посмотрела на её белую бесхитростную головку.
— Моя ж ты хорошая! Не надо мне уже ничего, живи себе и радуйся, а за меня не беспокойся, я уж так как-нибудь протяну. Главное, чтоб у вас всё было в порядке, для меня это самое большое счастье.
— Да перестань ты, бабушка! — рассердилась Юля и не заметила, как случайно оторвала со смородины одно из соцветий. Досадливо бросила его в траву и притопнула ногой. — Почему ты не хочешь жить для себя? Всё тянешь и тянешь нас! Ты уже давно ничего никому не должна!
— Вот станешь ты бабушкой…
— Стану! И никому не позволю на себе кататься! Я детей по-другому буду воспитывать, не залюбливать их, а в строгости!
У Юли задрожали губы.
— Чего это ты, Юль? Чего?
Тамара Львовна от растерянности выронила лопату. Юля подбежала к ней, перепрыгивая грядки, и обняла, и всхлипнула:
— Ты уже старенькая, бабушка. Я хочу, чтобы ты хоть чуть-чуть, хоть грамулечку успела побыть счастливой, пока… пока… — девочка не могла заставить себя произнести «пока не умеҏла». — Просто я люблю тебя больше всех на свете, бабуль. Больше мамы и уж тем более больше этого папки. И брат с сестрой — не нужны они мне, крикуны. Они все мне так надоели, а с тобой всегда хорошоооо…
Юля заплакала. Сердце Тамары Львовны дрогнуло.
— Юлечка, солнышко, я пока не собираюсь помиҏать, с чего ты взяла? Буду жить и жить, твоих деток ещё понян…
— НЕ НАДО МНЕ ЭТОГО!!! Глупая ты, бабушка, какая же ты глупая!
Юля убежала в дом. Под впечатлением от признаний внучки Тамара Львовна высеяла последние два пакетика семян. В марте она почти не ездила к дочери, приболела. Арина утверждала, что у неё послеродовая депрессия и чтобы хоть как-то себя разгрузить, снизошла до окончательного вливания бывшего мужа в семью. Каждый день звонила матери и спрашивала: «ну что, лучше тебе? Лучше?» Беспокоилась, чтобы Тамара Львовна поскорее приехала к ним опять.
Арина божилась, что не простит Веню за uзмену, но признавала, что с нового года в финансовом плане жить стало легче. Веня приносил денег, покупал для малышей одежду и смеси, самозабвенно нянчил их полдня в свой выходной, в общем, всячески заглаживал свою вину. Причин, по которым зять расстался с новой возлюбленной, Тамара Львовна не знала, да и не сильно интересовалась. Только после того, как она заболела и не смогла приезжать, семья воссоединилась под одной крышей.
— Между нами ничего нет и не будет. Это только ради детей, пока они маленькие, — упорствовала Арина.
— Поживём — увидим. Не гони вперёд лошадей, — с надеждой, что у дочери всё по-настоящему наладится, отвечала мать. Конечно, Венька не ахти какой муж, но хотя бы зарабатывает и не пьёт, да и стараться стал, авось и правда осознал ошибки?
Она присела на ступени крыльца отдохнуть. Людвиг, как приклеенный, вился около забора, по другую сторону которого важно восседала на дорожке лохматая овчарка Бэлла и нежила на солнце чернявую мордочку. Её челюсти могли запросто перекусить Людика пополам, но такие мелочи, как рост и размер, не смущали отча.янного жениха. Пёс вообще был довольно любвеọбилен и дома, в родном местечке, редко когда оставлял без внимания встречающихся самọчек. Однако Бэлла всегда оставалась его истинной и постоянной любọвью. Едва юркнув за калитку дачи, не обнюхавшись и не пометив территорию, Людвиг устремлялся к своему наблюдательному посту.
Вышла Юля и, нахохлившись, присела рядом.
— Надо же матери помогать. Всё-таки двое за раз родилось. Просит она, пронимаешь… Справимся, внученька. Тут год считай остался и они пойдут в детский сад, в ясельки, — сказала Тамара Львовна и обняла девочку за плечи.
— Тебе эти поездки тяжелее обходятся, чем маме, когда она с ними одна! Я же вижу, как ты тяжело дышишь после дороги, — не унималась внучка,- Особенно после того, как натаскаешься этих мелких! И сердце то и дело потираешь! Я каждый раз за тебя боюсь. Ты слишком добрая, бабушка. Слишком.
Тамара Львовна погладила её белые волосы. Смешной завиток с самого мальства трогательно ниспадает на беспокойный Юляшкин на лоб… Бабушка накрутила его на палец. И в кого она получилась такая заботливая и не по годам разумная?
Художник Гаэтано Беллей
Проходили дни, пролетало лето. Вот и исполнился двойняшкам год. Осенью уже вовсю топали ножками. Павлуша вылитый папа, а Полина в пошла мать. Юлины обиды на отца постепенно притупились, но прежнего доверия к нему девочка воскресить не могла. Каждый день ждала подвоха и, если отец задерживался после работы, невольно думала, что он и вовсе не придёт.
Доверие — такая тонкая вещь! Раз угаснув, оно никогда уже не станет прежним.
Тамара Львовна стала наведываться к ним немного реже. Подводило здоровье. В один из дней, когда в октябре сияло солнцем бабье лето и последняя паутина скользила в стеклянном, пахнущем осенью воздухе, бабушка отправилась на остановку, чтобы вновь помочь с внуками. С утра её одолевала тревога и какое-то давление на сердце, но она приняла это за сезонные недомогания. Когда подъехало маршрутное такси Золọтухuно-Kyҏск, Тамара Львовна поняла, что сегодня никуда не поедет. Сердце сковала загрудинная боль. Она попятилась и опёрлась спиной о столб, чтобы не упасть.
— Женщина, вы едете?
Тамара Львовна слабо мотнула головой и что-то пролепетала нечленораздельно. К ней подошёл мужчина.
— Вам плохо? Что случилось?
— Скорую… Вызовите скоҏую… — выдохнула она и сползла к земле.
Вот оно небо синее-синее и праздничное золото клёнов. Осенью воздух особенный, самый насыщенный и пряный. Клумба осенних астр с георгинами полыхает у забора красно-фиолетовым огнём… Тамара Львовна обожала запахи этих цветов. Неужели конец? Так глупо… И некрасиво же… Прямо на остановке.
***
Три недели она провела в больнице с предынфаҏктным состоянием. Людвиг был забран в город, им занималась Юля. Перепуганная Арина настаивала, чтобы мать находилась под присмотром врачей до полного восстановления. И хотя через неделю врачи находили состояние Тамары Львовны удовлетворительным для того, чтобы выписать и продлить лечение дома, Арина была категорически против и через взятку оставила мать ещё на две недели в больнице в отдельной палате, куда даже приволокла маленький телевизор. В больнице кормили, но дочь приезжала через день (в выходные с Юлей), чтобы побаловать маму вкусняшками.
— Ариночка, а как же малыши…
Тамара Львовна не находила себе места от чувства вины. О ней впервые в жизни заботилась дочь.
— Мама, ты ни о чём не переживай и главное выздоравливай. А с двойняшками няня. У Вени ведь студия есть, которую родители подарили. В ней хороший ремонт и Веня не хотел её сдавать, боялся, что съёмщики её угробят. Но теперь мы её сдали и наняли женщину. Она будет приходить к нам по мере необходимости.
— Она хорошая? — забеспокоилась бабушка.
— Нормальная. А ты о себе лучше думай, ладно? А то как мы без тебя, мамочка? — у Арины вдруг навернулись слёзы и она сдавленно зашептала: — я так испугалась, что тебя не станет, так испугалась! Надо было раньше… с няней… эгоистка я! Прости меня, мама, прости, если сможешь! Я ведь никогда не думала… Никогда не помышляла, что ты не вечная! Ты столько для меня сделала!.. Всю жизнь — для меня…
Она схватила руку матери и стала целọвать. Тамара Львовна беззвучно заплакала.
— Ну зачем, зачем ты к нам ехать собиралась, раз тебе с утра было нехорошо? — успокоившись, спросила Арина.
— Ты попросила, дочь. Не умею я отказывать любuмым…
Через месяц Арина вышла на работу, а ещё через три в её офисе освободилась начальственная должность и многодетная мать получила повышение. Зарплата стала почти вдвое выше. Ипотека гасилась веселее.
Тамара Львовна вернулась домой. Первый вечер истосковавшийся Людик если и слезал у неё с рук, то только для того, чтобы вытворить немыслимые кульбиты на ковре, преисполненные щенячьего восторга. Теперь уже не Тамара Львовна, а внуки с родителями стали наведываться к ней по субботам в гости.
В мае, когда опять зацвела сирень и природа кричала о жизни, Тамара Львовна отправилась на свою любимую дачу с семенами и рассадой. Теперь в её домик подведён водопровод и газ — подарок от Арины и Вени. Они на всё лето тут ремонт затеяли: ванную пристроить, внутри всё обновить, а после и сам дом обшить сайдингом. Обещали, что к осени будет можно переехать сюда на постоянку.
— Ты ведь об этом всю жизнь мечтала, мама. Так поживи хоть на пенсии… в мечте.
— А они не так уж и плохи, эти родители мои, верно, бабушка? — шепнула на ухо Тамаре Львовне Юля, обняв за покатые плечи.
— Верно, Юлечка, но ты среди нас самый-самый замечательный и любимый мною… человек.
Конец.