Петр на крыльях любви, а Клавдия что-то все скучнее делалась..
Петр Кадушкин наконец-то повстречался с женщиной своей мечты. И захотел с ней обычного семейного счастья. Чтобы как у людей: супруги обнимаются сидят, а подле них дети возятся. Все друг друга очень любят и улыбаются тепло.
Но в итоге закрутилась история с Клавдией — женщиной этой — интересным и печальным образом. А как решить историю — не каждый и сообразит. Слишком уж запутанное счастье вышло.
Женщина мечты, Клава, во всем Пете подходила.
И возраст у нее хороший — чуть за тридцать. И вес обычный. Работает. Хозяйка преотличная — борщ и котлеты ей всегда удаются. Внешность миловидная. И дочь у Клавдии еще имеется — от первого брака. Дочь эта, Верочка, очень воспитанный ребенок — все книжки свои читает и знает много вежливых слов.
А познакомились случайно — Петя в детсад за детьми — Колей и Толей — пришел, а там Клавдия свою Верочку тоже забирает. И вышли они вместе. И пока дети на карусели вертелись — разговорились за жизнь.
И Петя этой женщине душевной все о себе рассказал. И что женат был несчастливо, и что детишек от жены аж двое, и что романтик он по жизни, но имеет официальное трудоустройство. Трудоголик, дескать, я даже страшный. Зашибаю деньгу и вообще рукастый. А счастья личного — кот всхлипнул. Не сводит судьба с достойной женщиной. Бывает.
И начали они после этой беседы частенько встречаться в детсаду.
— А что же, Петр Иваныч, — Клава спрашивает однажды, — все вы да вы за детишками в учреждение плететесь? А что же родительница ваших ребят тут не покажется хотя бы и разочек?
— А она, — Петя с усмешкой говорит, — работает по крайне неудобному производственному графику. Ей несподручно за ребятами ходить. А мне не сложно. Бешеной собаке, как говорится.
Пошутил так. Дуся -то, первая его супруга, за детьми не приходила по иной причине. Как развелись, так Дуся и припечатала:
— Кадушкин, ребята пущай с тобой поживут пока. Может, к осени заберу. Мне в другой город путь лежит — там работа для меня и жилье. Пока обустроюсь, заколачивать начну — потом, глядишь, и заберу потомство. А у тебя вон и мать здесь, под боком — подсобит, коли справляться не сумеешь. Прощевайте.
И уехала.
Осень прошла, потом и зима еще с весной. Но Дуся лишь поздравительные телеграммы детям слала. А забирать пока не вызвалась. Видимо, не обустроилась на месте.
Петя, конечно, с ребятами и сам к матери сразу перебрался. Так жить им было проще. Но и сложнее. Маменька — человек тяжелый и со временем зудеть начала:
— Упурхалась я от этих ребят. Шумные они. Вон — то на люстре, то на занавесках виснут. И такой балаган каждый день. А сам-то ты поздно домой заявляешься. Воспитанием их не увлечен. Груши пинаешь все. Завели детев — и в кусты. Ищи женщину себе — пусть-ка с оболтусами помогает. Или Дуську за космы назад упрашивай — мать она им все же самая родная. А я не двужильная более.
А Петя вообще-то и сам уж о женщине подумывал.
Не монах же он — в одиночку существовать. Ласки завсегда хочется. И даже знакомился иногда — но все не те женщины попадались. То вес не тот, то возраст пенсионный, то у самих семеро на руках и престарелая бабуся вдобавок. Или вот еще номер встречался — не работает женщина, а ищет мужественную шею. Чтобы сесть на нее и ехать. Пятками только под бока попинывая — чтобы шибче вез. Или какая белоручка. Но Петя таких совсем не рассматривал.
И тут — Клава с достоинствами. Очень Пётр в нее влюбился на тех каруселях. Прямо будто первая любовь.
И они посетили городской цирк: Клава с Петром под руку. И дети с ними, все трое. И Петя даже взял кредит — летом всех на синее море вывез. На море были, конечно, натуральной семьей.
И после этого счастливого моря решили совместно проживать. Все же любовь есть и интерес. У Клавы дом просторный, хозяйство имеется — из кур и козы. К ней и заехали.
Клава накануне только уточнила:
— А что же, Петр Иваныч, когда Коля с Толей до маменьки съедут? Соскучились, небось, по дорогому человеку.
— А скоро, — Петя ей ответил, — к осени, глядишь, и съедут.
И наслаждались они совместной жизнью цельный месяц.
Петр домой тогда летел ласточкой — с посиделками в гаражах даже завязал. Вот так хотел жить с Клавой. С работы явится — Клавдия борщ уж варит. Оболтусы в углу стоят, а Верочка за чтением глазки портит. Все накормлены. Котлетный дух витает. Уютное гнездо! Любовь царила такая, что Петя будто на облаке сидел и на арфе бренчал. Весь быт на себя Клава возложила, чтобы ему отдыха дать. Забота такая.
Через месяц Клавдия, правда, носик воротить чуток начала.
— А чего это, — говорила она каждый вечер, — Петя, дети ваши такие не воспитанные уродились? То в шторы бархатные сморкаются, то на козе Маше катаются. Слов вежливых не знают вовсе. Я на работе напашусь, с детсада всех притащу — и начинается до ночи веселый кордебалет. Ни отдыха, ни порядка в дому. Вчерась вон с Колей букву “ша” заучили, а нынче он все и забыл. Что в лоб, а что и по лбу. А школа на носу уж. И ты самоустраняешься.
— Так это, — Петя объяснял, — ребят-то наших всему учить надо заново. Все навыки воспитания утеряны ребятами — то мать их, Дуська, не занималась, то я трудоголик. Мать моя вот еще подпортила картину — при ней они вовсе сбрендили. Шум и гам один. И шторы портят. Сам уж с ума сходил порой.
И еще месяц они вот таким образом прожили. Петр на крыльях любви, а Клавдия что-то все скучнее делалась. Все чаще судьбой сгинувшей Дуси интересовалась: когда уж та объявится? А на этот вопрос ответа конкретного не имелось — телеграммы только приходили с поздравлениями. Но редко.
И Клавдия в один трагический день предложила расстаться.
— Не могу, — сказала она сквозь слезы, — за таким табором ходить. Не имею мочи более. Думала — потерплю. Стисну зубы и потерплю. А не могу. Прошу съехать до конца недели всем непрописанным. Хоть и любовь у нас настоящая. И плакать я буду ночами в подушку долго. Но — увы. Я-то ведь еще и сама дитя одного родить мечтаю. Я еще молодая женщина пока. А в нынешних условиях моя мечта запредельна. И зарплату тебе вон как урезали. Не урезали? Кредит хапнул?! Тем более, Петр Иваныч! Тем более я переборю свою любовь пока. Ступайте отсель, решайте вопрос.
Петя, конечно, упирался ступать. Не желал расставания. И даже цветы преподнес. Но Клавдия наряд милиция вызвала. Съехали со слезами.
К матери не вернулся — она и не пустила бы. Снял в аренду небольшую жилплощадь. В детсад детей таскает. По ночам стирки делает, с утра кашу “Дружба” варит. С Колей букву “ша” учит. Одиноко Пете, конечно. Выть хочется на Луну — не о такой жизни мечталось. С иными женщинами опять знакомится — но все вертихвостки. Про ребят услышат — и прячутся будто моллюски в раковины.
А Клавдию из головы выкинуть никак не может — очень полюбил ее. И ведь она его — тоже. Такие уж искры меж ними светились на морском берегу.
Сама Клавдия иногда в гости зовет. По электрике поправить чего или сантехнике. И потом обнимает на прощание Петю с большой любовью и теплом. И пироги заворачивает в газетку: ребят, мол, угощай от тети Клавы.
— Я, — Клава ему на прощание всегда шепчет со страданием в голосе, — не могу с тремя в одно лицо управляться. Коля с Толей больно шебутные у вас вышли. Верочка от них плачет. Неслухи редкостные. И обслуживать такую бригаду тяжело — стирки и готовки в разы с вами больше стало. Но совесть мне не велит тебя от детей отворачивать. Ты им отец и имеешь право возиться до самого совершеннолетия ихнего. Коли Дуся ваша сбежала. Любить буду тебя издалека и горевать от невозможности быть рядышком. До встречи, милый друг.