«Не хочу быть чемоданом без ручки»: протест Кати против статуса сожительницы

— Что тебе не хватает? Мы ведь и так вместе живем. Зачем тебе все эти формальности? Хочешь кольцо и штамп? Разве это важнее моей любви? Важнее всего, что я делаю для тебя и говорю? — Никита заводился всё сильнее, а Катя аккуратно поставила утюг на подставку, чувствуя, что ее терпение вот-вот лопнет.

— Я ведь ничего не говорила про кольца или штампы. Я просто спросила — что дальше? Мы вместе уже почти шесть лет, Никита.

— И что? Многие живут так всю жизнь. Без обязательств, без скрепляющих уз. Они любят свободно, не задумываясь о том, что скажут окружающие. Кому вообще нужны эти глупые условности? Мне точно не нужны. А тебе?

Катя, ощущая, что уже на грани, повесила последнюю рубашку Никиты на вешалку и молча вышла из комнаты.

Этот разговор был не первым на эту тему. Катя вообще не хотела его снова поднимать. В прошлый раз он закончился бурным скандалом, после которого они расстались на полгода, даже не перезванивались. Тогда она почти смирилась, решив, что это конец. Катя никогда не умела выяснять отношения, ей было тяжело отстаивать свои интересы. Каждый раз её решимость таяла в тот момент, когда на глаза наворачивались слёзы. Она всегда была плаксой. Как другие смеются над пустяками, так Катя могла расплакаться из-за любой мелочи. Никто не понимал, откуда в ней это свойство — ни она сама, ни родители. Мама часто сердилась и пыталась «привести её в чувство», а папа утешал, ласково говоря:

— Ну что, моя ревушка, снова слезами зальём весь дом? Что на этот раз тебя расстроило? Кто обидел?

Ответа можно было искать долго. Иногда выяснялось, что Катя плачет из-за того, что ей жалко муху, убитую на кухне, у которой, возможно, были дети. Родители смеялись, а Катя начинала реветь от настоящей обиды: её не понимают!

С годами абсурдные поводы для слёз исчезли, но привычка плакать по любому поводу осталась. Она рыдала над книгами, фильмами и даже могла расплакаться, если видела, как кто-то помогает старушке перейти дорогу или спасает котёнка с дерева — просто потому, что это трогало её до глубины души.

Именно в такой момент, когда Катя роняла светлые слезы, глядя на листопад в парке, ее и увидел Никита.

Парень он был суровый. Еще бы! Три старших сестры и мать с бабушкой хором пытались сделать из него «мужчину». А мужчины ведь не плачут! Даже думать об этом и то не смеют! И Никите было с малолетства объяснено, что реветь могут только девчонки, да и то не все. Умные — не плачут! Дадут в глаз обидчику и живут дальше. По крайней мере, именно так поступали сестры Никиты, которые умели и за себя постоять, и за младшего братца, регулярно отвешивая на орехи его обидчикам. В садике на это не обращали внимания, а в школе начали посмеиваться, и Никита потребовал, чтобы мать отвела его в секцию вольной борьбы. Других подходящих рядом не было, кроме секции каратэ. Но туда ходили сестры, и Никита наотрез отказался составить им компанию.

Сестрицы подняли было Никиту на смех, но тут же замолчали, когда в дело вмешалась бабушка.

— Сколько еще вы за него заступаться будете? Как из него мужчина получится, если сразу три фурии рядом все время? Как ему научиться самому себя защищать и решать свои проблемы? А вы еще и смеетесь? Не стыдно?

Сестры Никиту любили, поэтому разом смолкли, а потом принялись утверждать, что просто пошутили.

Первые успехи не заставили себя ждать, и скоро рядом с полочкой для медалей и кубков сестер у Никиты появилась своя. Пусть и скромная, но собственная.

Несколько раз разбитый нос, сломанная в драке рука, и Никита стал, наконец, «своим» парнем в школе. Больше уже никто не дразнил его, а сестры перестали присматривать за младшеньким и занялись, наконец, своими делами.

Твердо усвоив, что женщины нынче вовсе не слабый пол, Никита пришел в восторг, когда на вопрос о том, кто ее обидел и не нужно ли с ним разобраться, Катя помотала головой и сказала:

— Это просто так красиво…

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы Никита увидел в стоящей перед ним девушке вовсе не подобие своих воинственных сестриц, а нежное и трепетное создание, до этого не встречавшееся ему.

В Кате ему нравилось буквально все. И ее манера говорить тихо, не переходя на крик по любому поводу, как это было дома. И тихий, легкий, как звон колокольчика, смех, который нужно было еще заслужить. И ее тонкий, не всегда ему понятный юмор.

— Я как тот жираф! До меня на третий день доходит! — Никита начинал вдруг хохотать, и на удивленный взгляд Кати пожимал плечами. — Смешно же!

— Так это же я вчера так пошутила!

— А я только понял, о чем там речь шла.

Им было хорошо вместе. Когда Никита устроился на работу, доучиваясь параллельно на последнем курсе, они съехались, несмотря на категорические возражения Катиных родителей.

— Катенька! Это неправильно!

— Что именно, мама? Мы же любим друг друга! Что же неправильного в том, что мы будем жить вместе?

Елена смотрела, как дочь собирает вещи, и ломала голову, как же объяснить своей девочке то, что понятно было и без всяких слов. Она смотрела, как Катя складывает плавными, как всегда, красивыми и выверенными движениями свои блузки и юбки, которых у нее было множество, в отличие от брюк и столь привычных теперь всем джинсов. «Тургеневская» девушка… невольно пришло ей на ум, и Елена поежилась, а потом решительно положила руку на стопку футболок, за которыми потянулась было дочь.

— Неправильно то, что ты можешь оказаться в ситуации, когда станешь этаким чемоданом без ручки.

— Как это? — Катя застыла в неудобной позе, глядя на мать и не решаясь потянуть на себя ту футболку, которая лежала под ладонью Елены.

— А так это! Катенька, не получится ли потом, что в какой-то момент Никите надоест ваша «семейная» жизнь, и он решит, что раз нет обязательств, то он свободен в своих решениях и поступках? А ты окажешься в том положении, когда и бросить тебя — подлец, ведь столько лет вместе, и дальше жить — никакого смысла. Вот и выйдет, что тащить — тяжело, а бросить — жалко.

Катя выпрямилась, обхватив себя тонкими руками и задумалась.

— Мама, но ведь люди и так разводятся? Когда отношения узаконены официально и все такое. Разве не так? И что меняет тогда штамп в паспорте?

— Не знаю, доченька. Мне всегда казалось, что если мужчина зовет девушку замуж, то это значит, что он готов нести ответственность за свои поступки, за свою будущую семью. Но, видимо, я слишком старомодна и сейчас это не имеет никакого значения? Почему-то стало очень модно жить вот так, без всяких обязательств, как будто жизнь резиновая, и времени, отмерянного на нее, так много, что хватит на все… Я не знаю, Катенька… Но как маме твоей, мне очень обидно, что моя дочь уйдет из дома в новую жизнь не под марш Мендельсона, а просто с чемоданом наперевес.

Катя молча обняла Елену, прижавшись губами к ее щеке, и так замерла, боясь сказать еще хоть что-то, чтобы не расстраивать. Она не хотела признаваться, что ей тоже было обидно. Ведь Никита ни словом не обмолвился о том, хочет ли он, чтобы она стала его женой. Пусть не сейчас, но в будущем… Они об этом не говорили.

— Мне так хорошо с тобой! — Никита, провожая, целовал Катю у ее подъезда. — Я не хочу с тобой расставаться даже на минуту. Как представлю, что сейчас надо снова ехать домой, а завтра будет еще целый длинный день до тех пор, пока я тебя снова увижу… Бррр! Лучше бы мы жили вместе, Катенька. Тогда и расставаться бы не пришлось. Не пришлось бы искать, где побыть вдвоем. Не пришлось бы бояться, что мои сестрицы нас застукают рано или поздно. Ой, что тогда будет! Это же только им все можно. Встречаться с кем хочешь, жить так как хочешь. Им можно, а мне — нет.

— Почему?

— Я же младшенький! — Никита усмехался, но как-то криво. — За мной нужен глаз да глаз. Вдруг кто обидит?

— Я, например?

— Ага. Правда, ты им вроде понравилась, но это может быть иллюзия. Присматриваются пока. Как те кобры. Мало ли.

— Никита! — Катя возмущенно выворачивалась из рук любимого. — Это же твои сестры! А ты про них… так…

— Как? Кобрами назвал? Так это же просто метафора. Они такие же красивые и умные, а еще опасные. Попусту ни на кого не бросаются, но спуску не дадут никому, если что.

— Повезло тебе! — Катя снова устраивалась в объятиях Никиты.

— В чем это?

— Сестры есть. А я одна…

— Могу поделиться! — Никита целовал ее в нос, и они начинали смеяться.

На этом обычно их разговоры и заканчивались, пока неделю назад Никита не получил первую зарплату и не примчался к Кате с грандиозной новостью.

— Дядька мой, помнишь, я рассказывал? Уезжает опять на работу за границу. А нам оставляет свою квартиру. Сдавать не хочет. Чужие люди, то, сё. А мы-то свои! И он попросил меня пожить там, присмотреть и все такое. Придется, правда, за собакой его ухаживать, но это же мелочи, правда?

Катя растерялась тогда. Предложение было, конечно, заманчивым, но Никита ничего не говорил о том, что подразумевает под собой этот переезд от родителей. Как потом выяснилось, ничего там было и подразумевать. Это Катя всегда искала потаенных знаков и смыслов, а Никита был прямой как рельс. Жить вместе для него оказалось только этим и ничем другим.

Они перебрались в квартиру дяди Никиты, выгуливали по вечерам его английского бульдога, готовили еду, спали, ходили за покупками, делились последним пирожным в коробке… В общем — жили. Но… без последствий.

Так было год, другой, третий, а потом Катя вдруг задумалась. Она все чаще стала наведываться к родителям и, глядя, как гуляют с детьми прежние школьные подружки, поняла, что ей не хватает чего-то. Чего именно, она пока сказать не могла. Ей не хотелось, наверное, пышной свадьбы или чего-то такого. Нет. Но почему-то, глядя, как Олька, с которой они просидели за одной партой почти все время учебы в школе, крутит на пальце обручальное кольцо и жалуется на мужа, Катя вдруг поняла, что хочет вот так же. Сказать твердо и уверенно: «А вот мой»! А потом нажаловаться на брошенные возле кровати носки и невымытую за собой вовремя чашку. Захотелось кивнуть на младенца, спящего в коляске, и ласково покачать головой:

— Копия — отец! От меня ни полграмма! Так похож, что страшно становится, а вдруг характер такой же будет?

И все это с любовью, с четким пониманием того, что вот он — смысл этой самой жизни! Найден, обретен, взвешен! Пусть и с глупыми, по нынешним временам, предрассудками, но этот смысл какой-то правильный. Такой, каким он должен быть…

Никита ее не понял.

— Зачем нам это все? Собирать полгода, а то и дольше, деньги на свадьбу. Потом накормить полсотни гостей, большую часть из которых мы знать не будем и никогда больше в своей жизни не увидим. Скакать на глупых конкурсах, а потом целоваться под вопли родни — «горько»? Этого ты хочешь?

— Нет! — Катя чуть не плакала, пытаясь донести до Никиты свою мысль. — Я только хочу, чтобы мы были друг для друга чем-то большим, чем просто сожители, Никита!

— Ты для меня все! Ты — моя жизнь, Катенька! Ну, неужели этого тебе мало? — Никита смотрел на нее так недоуменно, что Катя предпочла свернуть тему и не стала больше спорить.

Второй разговор, случившийся сегодня, задел ее куда сильнее. И Катя, выпив залпом два стакана воды, долго стояла у окна на кухне, слушая, как похрапывает во сне Никсель— дядин бульдог.

Ник, имя которого слегка сократили для удобства, стал для нее этакой верной «жилеткой», когда хотелось кому-то пожаловаться, но так, чтобы не выслушивать потом в ответ разглагольствований о том, что все всё знают лучше, и только она Катя так, погулять вышла.

Вот и сейчас, усевшись на пол перед его лежанкой, Катя потрепала пса за ушами, а когда он проснулся и чихнул, грустно улыбнулась:

— Что, Ник, хорошо тебе? А мне вот — не очень. Почему я такая недотепа? Даже не могу объяснить, чего хочу. Или так объясняю, что Никита меня не понимает… Глупо? Совершенно с тобой согласна! Надо как-то иначе, а я не знаю как…

Ник слушал ее молча, положив голову на колени и тихонько похрапывая в унисон Катиному дыханию. Катя гладила собаку, а внутри у нее росло недовольство.

Да почему это она должна все время что-то объяснять и просить? Почему они с Никитой вдруг поменялись местами? Или эти места они выбрали себе давным-давно и сейчас просто следовали взятым на себя ролям, не считая нужным что-то менять?

— Я девочка или где?! — Катя в сердцах стукнула себя по коленке, и Ник испуганно тявкнул, не понимая, на что она сердится. — Прости, дорогой! Но кажется, мне придется тебя оставить.

Катя, приняв для себя какое-то странное и непонятное самой пока решение, встала с пола и отправилась в комнату, где уже спал, тихо посапывая во сне, Никита. Она долго смотрела на него, пытаясь понять, права ли она в том, что задумала, а потом все-таки достала тихонько чемодан и принялась собирать вещи.

Родители, конечно, переполошились, когда она, открыв дверь своими ключами, появилась дома среди ночи, но расспрашивать ни о чем не стали. Мама принесла ей горячего молока, чем вызвала целый водопад слез, а потом укрыла одеялом, подоткнув его как в детстве, со всех сторон.

— Мам…

— А? — Елена обернулась в дверях, глядя на зареванную свою дочку.

— Я не хочу быть чемоданом…

— Ну и не будь! Кто тебя заставляет?

— Я его люблю…

— Ох, доченька… — Елена вернулась и села на край кровати, взяв тонкую ладошку дочери в свои руки. — Знаешь, когда ты была маленькой, то все время говорила, что будешь принцессой, когда вырастешь. Что будешь сидеть в башне, свесив косу, и ждать своего принца. Коса к этому делу, как ты помнишь, прилагалась.

Катя слабо улыбнулась, вспомнив, как отбирала у мамы пояс от ее халата, чтобы соорудить ту самую косу. Другие вещи для этого никак не годились. Пояс был толстый и как раз подходил на роль «косы». Они с мамой сплетали пояс с двумя длинными лентами, а потом Катя вытаскивала из шкафа мамины туфли на каблуках и фату, которая сначала служила накидкой на Катину коляску, а потом перешла в ее полное владение для принцессиного гардероба. Напялив на себя все это великолепие, Катя забиралась на спинку дивана, свешивала «косу» на пол и принималась ждать.

— А потом бабушка как-то сказала тебе, что принцев мало и на всех их не хватает. Да и зачем он вообще нужен, лучше найти себе хорошего мальчика, который будет тебя любить и беречь. Толку будет больше. И ты решила, что принцессой, так уж и быть, останешься, но ждать тебе теперь скучно. Мог бы и поспешить, ты говорила. Помнишь?

Катя выбралась из-под одеяла и обняла мать.

— Ты хочешь сказать, что мне нужно еще разок хорошо подумать? И решить, своего ли принца я упускаю?

— Это ты сказала. Не я. Но мысль твоя мне почему-то нравится. — Елена поцеловала дочь и погладила ее по голове. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. И если этот принц сделать тебя счастливой не может, то, возможно, стоит поискать другого?

Кате ответить было нечего. Она сама не понимала, что с ней творится. Настроение менялось, как на качелях. Только что она плакала, а через мгновение уже смеется и так по кругу.

Они долго еще сидели с мамой рядышком, тихонько разговаривая шепотом, чтобы не разбудить отца, и Катя, наконец, успокоилась. Она была дома, и здесь ее любили. А там… С Никитой… Она уже ни в чем не была уверена.

Уснула она под утро, когда мама, глянув на часы, все-таки ушла, чтобы успеть подремать хотя бы пару часов, ведь утром ей нужно было идти на работу. А Катя, у которой был законный выходной, проспала почти до обеда, приготовила себе завтрак, забыв на сегодняшний день о диете, а потом забралась под теплый плед и решила, что пора нареветься от души, пока никого нет дома, чтобы не расстраивать позже родителей. Она перебирала в памяти все хорошее, что было у них с Никитой. И слезы почему-то не шли, а вот мысли понеслись вскачь такими темпами, что Катя невольно осадила себя, фыркнув совсем как отец:

— Дурак думками богатеет, Екатерина! Хватит! А то Бог весть до чего додумаешься так. Ушла и ушла. Чего теперь жалеть о том, что можно было сделать или не сделать? Что-то от этого изменится?

Последнюю фразу Катя произнесла вслух, и как только она закончила, раздался звонок в дверь.

Открывать она не хотела. Просто испугалась. Если это Никита, то снова будет скандал, а потом она все равно простит его и, написав записку родителям, уедет снова в ту квартиру. И будет точно знать, что больше уже не заикнется на эту тему, потому что понимает — эти разговоры всего лишь разговоры и ничего больше. Ничего после них не изменится и ничего не будет так, как раньше. Потому что обидно, елки-моталки! Сколько можно-то? Пусть она выросла, но все девочки от нуля и до старости верят в сказки, что бы они там гордо всем не говорили. И хотят замуж, как бы не брыкались, строя из себя эмансипированных иноходцев. Хотят сладкого и на ручки. Ну, или соленого огурца и новый мотоцикл. Это уже как мама воспитала. Но все равно всем без исключения хочется, чтобы рядом был тот, кто поймет, поддержит, полюбит и для кого ты будешь самой прекрасной принцессой, пусть и без косы с башней.

Катя еще немножко поразмышляла, слушая трели звонка, а потом решительно выбралась из-под пледа и потопала к двери. Она распахнула ее и потеряла дар речи.

Все три сестрицы Никиты явились к ней в полном составе. Старшая так и вовсе с младенцем наперевес.

— Привет! У нас авария! Где у тебя тут ванная? — Оксана, старшая из сестер, перехватила орущего сына и унеслась по коридору вдаль, устранять бедствия с последствиями, которые случились по дороге.

Лена и Таня сунули в руки Кати пакеты с чем-то тяжелым и протопали на кухню, спрашивая на ходу:

— Родители дома? Вот и хорошо!

— А у тебя выходной? Отлично!

На кухне они в два счета накрыли на стол, а потом усадили Катю, крикнув Оксане, чтобы закруглялась, и торжественно объявили:

— Сватать тебя пришли! У нас товар… тьфу, ты! Ты ж товар! В общем наш купец — болван! Ты нас в качестве… Кого там? — Лена переглянулась с сестрой. — Невестки? О, точно! Невестки! Короче, устраиваешь! Пойдешь за нашего братца непутевого?

Катя удивленно икнула.

— А сам-то он где?

— Труса празднует. Боится к тебе идти после своих вчерашних размышлений на тему семьи и брака. Мы ему сегодня такой разбор полетов устроили, что теперь будет долго думать над своим поведением. — Оксана дала сыну соску, выдохнула и процитировала. — «Ах, какая мука — воспитывать!». Вот всегда любила фрекен Бок! Женщина — просто мой идеал! Где взять столько прагматизма и нетерпимости, а?

— Тебе зачем? — Лена отобрала у сестры племянника и взамен сунула ей бокал с шампанским. — Твой же мелкий еще.

— На будущее. С одним уже опростоволосились. Надо готовиться! А то вырастет такой же. Перекати-поле невнятное. Свободы ему захотелось! Ага, прям сейчас! Или мужиком будет, или я его знать не хочу! Мурыжил девку столько лет! Это ты еще Катя такая терпеливая! Я бы давно уже сбежала. А ты чего терпела?

— Люблю его, обормота! — Катя отодвинула протянутый ей Татьяной бокал.

— Чего это ты?

— Не знаю пока, можно ли мне пить.

Глаза у троицы округлились до размеров баскетбольного мяча, и будущие родственницы хором выдохнули:

— Да ладно!

Катя робко улыбнулась и пожала плечами:

— Я пока не знаю точно…

— Но хочешь? — Оксана прищурилась недобро и выдохнула, когда Катя быстро закивала в ответ. — Тогда, за это надо выпить! Девки! Я стану теткой! Ура, товарищи!

Бокалы сошлись над столом, и Катя вдруг разревелась.

— Чего ты? — Лена испуганно подскочила и заметалась по кухне. — Что тебе можно? Водички дать?

Пока она голосила, сразу два стакана появились перед Катей, а Оксана вдобавок сунула ей в руки своего сына.

— Привыкай! И кончай реветь, а то уронишь!

Катя и правда, плакать перестала, как только малыш оказался у нее на руках. Она уткнулась ему в макушку, потянула носом и спросила:

— Оксана, рожать страшно?

— Не-а. Потом страшно. Когда уже все случится. Мелкий и непонятно, что с ним делать дальше. А до — так даже приятно! Главное, спуску Никитке не давай. Пусть отцом себя почувствует как можно раньше.

— Как это?

— А так! Чтобы потом детские капризы не показались ему чем-то странным, пользуйся моментом и капризничай сама. Это не сложно. Я тебя научу. Главное, не давать расслабляться. И если тебе хотелось селедки, то до того, как он дойдет из магазина до дома, придумай, что тебе еще надо мороженку и какой-нибудь заморский фрукт позаковыристей.

— Зачем? — Катя подняла глаза и уставилась на будущую золовку.

— Для порядка! Его можно потом и не есть, будет кому и без тебя. Муж-то станет существом всеядным, это я тебе точно говорю. Вот и слопает. Главное — процесс! Держи в тонусе! Так он будет понимать, что процесс вынашивания ребенка дело сложное и трудозатратное.

— Муж… — Катяны глаза снова налились слезами, и Татьяна мягко отобрала у нее ребенка. — Где он, муж-то? Даже жениха нет…

— Будет! — Оксана переглянулась с сестрами. — Чего ты опять ревешь?

— Не хочу быть чемоданооом…

— А, понятно! — Лена рассмеялась. — Все мамы одинаковые! Это который без ручки?

— Ага! — Катя всхлипнула и кивнула.

— И чего ты ее не послушала тогда? Ведь говорила она тебе это точно до того, как ты с Никитой съехалась?

— До…

— Мама плохого не посоветует, Катя! — Оксана встала и заходила по кухне, укачивая сына. — Наша говорила то же самое. Ну, как говорила… — Оксана снова переглянулась с сестрами и засмеялась, разбудив задремавшего было ребенка. — Тише, тише…

Она подмигнула Лене и так шепотом сказала:

— Мама наша сказала, что валенки потом нам греть не будет. Если вот так из дома уйдем — там и останемся. Ибо нечего! Не для того она ягодки растила, чтобы их потом вот так… А еще говорила, что мы должны головой думать, а не другим местом. А то получится, как в том анекдоте про замуж: нравится, пробуют, но не берут. Ой! Прости, Катя, но из песни слов не выкинешь.

Оксана выглянула во двор и скомандовала сестрам.

— По метлам! Пардон! Извиняюсь за оговорочку! По коням! Там официальные лица прибыли.

Никита разминулся с сестрами в дверях, отмахнувшись от сразу трех, сунутых ему под нос, кулаков, и послав им в ответ один воздушный поцелуй на всех.

— Только попробуй обидеть еще раз! — прошипела шепотом Оксана и перехватив сына поудобнее, затопала вниз по ступенькам.

Конечно, Катя простила своего незадачливого возлюбленного. Но замуж сразу выходить за него отказалась, взяв паузу на размышления. Сестры Никиты, узнав об этом, хохотали долго и от души.

— Свой человек, надо брать!

Подозрения Кати не оправдались, и первый их с Никитой сын появится на свет только спустя два года, больше половины из которых Катя будет думать, а надо ли ей все-таки такое счастье или ну его, этого самого «принца». Мало ли, может где еще получше ходит? Конечно, вид она будет делать суровый, но колечку, подаренному Никитой, обрадуется так искренне и бесхитростно, что снова напомнит ему ту самую девушку, которую он увидел когда-то плачущей в осеннем парке.

Их свадьба будет скромной, только для самых близких — родителей и сестер Никиты. Изначально у них был другой план, на который они копили деньги всё то время, пока Катя решала, готова ли. Но этот план постепенно отошел на второй план, когда однажды Катя, стоя перед зеркалом в ванной, счастливо улыбнулась своему отражению и вдруг громко заявила:

— Я согласна!

Никита, проснувшись от её слов, не сразу понял, о чём речь, и спросил с удивлением:

— Ты точно уверена?

— Угу, — ответила Катя, задумчиво уткнувшись носом в его плечо. — Как думаешь, хватит ли нам тех денег, что мы собирали на свадьбу, для первого взноса?

— Ты про ипотеку?

Катя кивнула и, посмотрев на Никиту серьёзно, добавила:

— Мы уже взрослые, и скоро у нас будет ребенок. Пора подумать о своём доме. Только…

— Что «только»?

— Ника я не отдам! В доме должен быть хотя бы один мужчина, который знает, что такое «Пиквикский клуб», и сможет поддержать меня в стрессовые моменты.

— Думаешь, у тебя их будет много?

— Давай спросим у Оксаны. Она точно знает, сколько.

Никита тяжело вздохнул, а Катя, вместо привычных слёз, впервые за долгое время звонко рассмеялась. Ник, дремавший на кухне, удивлённо гавкнул, услышав этот новый для себя звук.