Марина побледнела: — Вы его жена?
— Саш, ты дома? — голос из-за двери прозвучал так знакомо, что у Александра подкосились ноги.
Год. Целый год он не слышал этот голос вживую. Только по телефону, в последнее время всё реже и реже. А сейчас — вот так просто, будто Ирина вышла на пять минут к соседке за солью.
— Саша-а? — снова позвала она, и в этом протяжном «а» было что-то от прежней, молодой Ирины. Той самой, которая когда-то умела превращать его имя в песню.
Он застыл посреди кухни, сжимая в руке чашку с недопитым кофе. На плите еще шкворчала яичница — завтрак на двоих. Марина должна была спуститься через полчаса.
«Господи, только не сейчас», — пронеслось в голове.
Ключ в замке повернулся прежде, чем он успел что-то предпринять. Знакомый звук — металл проворачивается дважды, потом легкий толчок плечом (дверь всегда немного заедала). Каблучки процокали по коридору.
— Ой! — Ирина застыла в дверном проеме кухни, и время словно остановилось вместе с ней.
Александр смотрел на жену, не узнавая и узнавая одновременно. Морщинки вокруг глаз стали глубже, волосы короче, а в них серебрится седина. Но глаза. Глаза всё те же — карие, теплые, только сейчас в них плещется растерянность пополам с испугом.
— Ира? — собственный голос показался чужим. — Ты почему не предупредила?
Она переступила с ноги на ногу, и только сейчас он заметил два огромных чемодана в прихожей. Настоящих чемодана, не дорожная сумка на пару дней.
— Хотела сделать сюрприз, — Ирина улыбнулась неуверенно. — Маме стало лучше. Намного лучше. Врачи говорят, кризис миновал.
Она осеклась, принюхиваясь:
— У тебя что-то горит.
«Яичница!» — спохватился он, резко разворачиваясь к плите. Сковородка дымилась, от глазуньи остались только черные круги. Несколько идеально круглых подгоревших лун на фоне почерневшего масла.
— Целая сковорода? — в голосе Ирины что-то дрогнуло. — Ты ждешь кого-то?
Александр замер, не в силах обернуться. Что ответить? Как объяснить? «Понимаешь, пока ты три года ухаживала за больной матерью в другом городе, я тут…»
— Саш? — в этом «Саш» уже не было той мелодичности. Оно прозвучало хрипло, надтреснуто.
— Ир, давай присядем, — он наконец нашел в себе силы повернуться. — Нам надо поговорить.
— О чем? — она все еще стояла в дверном проеме, вцепившись в косяк побелевшими пальцами. — О том, что у тебя тут кто-то появился?
Сверху донесся звук шагов. Марина всегда вставала раньше будильника.
— Ирин.
— Нет, — она отступила на шаг, качая головой. — Нет-нет-нет. Я не для этого. Я думала…
Шаги на лестнице стали отчетливее.
— Может, сначала чаю? — отчаянно предложил Александр, понимая, насколько нелепо это звучит.
— Чаю?! — Ирина издала короткий истерический смешок. — Чаю?! Я год угробила на то, чтобы выходить маму! Год звонила тебе каждый день! Год мечтала вернуться домой! А ты предлагаешь мне чаю?!
Она почти кричала. В глазах блестели слезы, а руки тряслись.
— Любимый, у тебя гости? — раздался сверху мелодичный голос Марины.
Ирина вздрогнула всем телом, словно от удара. Медленно подняла взгляд к лестнице, потом перевела его на мужа.
— «Любимый»? — одними губами повторила она.
Александр физически ощущал, как рушится всё, что они строили двадцать пять лет. Слышал почти осязаемый треск разваливающейся жизни. В горле пересохло.
— Я могу объяснить.
— Не надо, — Ирина подняла руку, останавливая его. — Ничего не надо объяснять. Я поняла. Всё поняла.
Она сделала еще шаг назад, потом еще один. Каблучки теперь стучали не так уверенно.
— Ирина, постой! — он рванулся следом. — Давай поговорим!
— А знаешь, что самое смешное? — она обернулась уже в прихожей, и он с ужасом увидел, что она улыбается. — Я ведь специально не предупредила. Хотела проверить. Вот и проверила.
Входная дверь захлопнулась за ней с такой силой, что зазвенела люстра.
— Милый? — Марина уже спускалась по лестнице. — Что случилось? Кто это был?
Александр смотрел на два больших чемодана, так и оставшихся в прихожей. Семейные фотографии на стенах внезапно показались чужими, будто из другой жизни. А может, так оно и было?
— Это была моя жена, — ответил он, не узнавая собственный голос.
Тишина, повисшая в доме, казалась оглушительной. Где-то на кухне продолжала дымиться сковородка с черными кругами вместо яичницы. Как символ того, что никогда уже не будет как прежде.
Ирина брела по знакомым улицам, не разбирая дороги. Ноги сами несли её к старому парку, где они с Сашей когда-то любили гулять по вечерам. Июньское солнце припекало макушку, но она не замечала жары. В голове крутились обрывки мыслей, осколки увиденного, детали, которые она не успела осознать там, в доме.
Женские тапочки в прихожей — розовые, явно не из дешёвых. Новая занавеска на кухонном окне — с узором из лиловых цветов. Саша всегда говорил, что терпеть не может сиреневый цвет. Два халата в ванной, заметила краем глаза, пока пятилась к выходу. Два халата! И второй — определённо не её старый, потёртый на локтях.
«А ведь я догадывалась, — пронеслось в голове. — Все эти месяцы. Когда он стал реже звонить. Когда перестал жаловаться на одиночество. Когда в его голосе появились эти новые, незнакомые нотки.»
Телефон в сумке разрывался от звонков. Ирина достала его, посмотрела на экран: «Саша». Десять пропущенных. Выключила.
На скамейке в парке сидела молодая пара. Девушка что-то увлечённо рассказывала, размахивая руками, парень смотрел на неё с обожанием. Ирина резко отвернулась. Они с Сашей тоже когда-то были такими.
— Ирина Владимировна! — окликнул кто-то.
Она обернулась. Соседка, Нина Петровна, семидесятилетняя старушка из дома напротив, спешила к ней, припадая на правую ногу.
— Вернулись! А я думала, — соседка осеклась, вглядевшись в её лицо. — Господи, что случилось?
— Ничего, — Ирина попыталась улыбнуться, но губы не слушались. — Просто вернулась домой.
— А я-то гадала, куда вы пропали, — затараторила старушка. — Год почти. Александр Николаевич сначала всё грустный ходил, а потом, — она снова осеклась, прикрыв рот ладонью.
— А потом? — тихо спросила Ирина.
— Ой, да что это я, — засуетилась соседка. — Вы же лучше знаете. Просто, — она понизила голос. — Эта женщина. Она ведь у вас там теперь живёт?
Ирина почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
— Какая женщина, Нина Петровна?
— Ну эта, Марина. Она врачом работает в нашей поликлинике. Холёная такая, — старушка поджала губы. — Я как узнала, что она к Александру Николаевичу переехала, так прям места себе не находила. Хотела вам позвонить, да номера-то нет.
«Переехала». Слово ударило под дых не хуже боксёрской перчатки.
— Давно? — выдавила Ирина.
— Да уж месяцев шесть будет, — старушка всплеснула руками. — Ой, а вы не знали? А я думала.
— Спасибо, Нина Петровна, — перебила Ирина. — Мне пора.
Она развернулась и пошла прочь, чувствуя, как спину прожигает сочувственный взгляд соседки.
Восемь месяцев. Пока она сидела у маминой постели, меняла капельницы, бегала по врачам, готовила диетические супы. Он строил новую жизнь. С другой женщиной. В их доме.
Телефон снова завибрировал. На этот раз пришло сообщение: «Ира, прошу, давай поговорим. Я всё объясню.»
«Что тут объяснять?» — горько усмехнулась она. Но пальцы уже набирали ответ: «Буду через час. Надеюсь, твоя гостья к тому времени уйдёт.»
Когда она вернулась, дом встретил её гнетущей тишиной. Чемоданы всё так же стояли в прихожей — два немых свидетеля её позора. Розовых тапочек уже не было.
Александр ждал в гостиной. Сидел в своём любимом кресле, ссутулившись, будто враз постарев лет на десять.
— Где она? — спросила Ирина, останавливаясь в дверях.
— Уехала к сестре, — он поднял глаза. — Ира.
— Полгода, значит? — она прошла в комнату, села напротив. — А познакомились, наверное, раньше?
Он вздрогнул:
— Откуда ты знаешь?
— Неважно, — оборвала она. — Просто ответь — когда?
Александр помолчал, разглядывая свои руки.
— Восемь месяцев назад. Я проходил медосмотр в поликлинике.
— И ты решил не упоминать об этом в наших разговорах?
— А ты бы хотела услышать? — в его голосе прорезалась горечь. — «Привет, Ира, как мама? А я тут встретил женщину.»
— Лучше так, чем, — она обвела рукой комнату. — Чем вот это всё.
Только сейчас она заметила изменения: новые подушки на диване, другие рамки для фотографий, какие-то статуэтки на полках. Чужие вещи в её доме.
— Я пытался, — тихо сказал Александр. — Правда пытался. Год, Ира. Год я жил как как призрак. Работа-дом-работа-дом. Вечером — звонок тебе. «Как мама? Что врачи? Какие новости?» А у самого внутри — пустота.
— А я, по-твоему, на курорте была?! — она почувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — Думаешь, мне легко было? Мама после инсульта даже говорить не могла! Я ночами не спала, на работу по удалёнке пахала, чтобы на лекарства хватало! А ты.
— А я что? — он резко встал. — Что я должен был делать? Сидеть и ждать? Год, два, три? Сколько ещё? Ты ведь даже не говорила, когда вернёшься!
— Я не могла бросить маму!
— А меня, значит, могла?
Повисла тяжёлая тишина. Где-то за окном просигналила машина, в соседней квартире заплакал ребёнок.
— Я не бросала тебя, — наконец произнесла Ирина. — Я каждый день звонила.
— Звонки, — он горько усмехнулся. — Знаешь, что самое страшное в этих звонках? Что постепенно они стали просто обязанностью. Как почистить зубы или вынести мусор. «Привет-как дела-как мама-пока». Пустые слова.
— А надо было как? — она почувствовала, как по щекам текут слёзы. — Что я должна была делать?
— Не знаю, — он устало опустился обратно в кресло. — Честно, не знаю. Может, позвать меня к себе? Может, приехать хоть на неделю?
— С работы бы уволили.
— К чёрту работу! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Мы могли бы что-то придумать. Вместе. Но ты просто вычеркнула меня из своей жизни.
— Неправда!
— Правда, Ира. Ты была там, с мамой. А я здесь один.
— А теперь не один? — она произнесла это тихо, но каждое слово словно падало камнем. — С ней легче?
Александр молчал, отвернувшись к окну. За год его виски стали совсем седыми.
— Знаешь, что самое горькое? — наконец произнёс он. — Что я до сих пор люблю тебя. И её тоже люблю. И не знаю, как с этим жить дальше.
Ирина встала. Ноги едва держали.
— А я знаю, — она направилась к двери. — Я заберу вещи и уеду к подруге. Документы на развод пришлю почтой.
— Ира.
— Не надо, — она обернулась в дверях. — Просто, я тоже тебя любила. Очень.
Входная дверь распахнулась без предупреждения. Ирина, складывавшая свои вещи в чемодан, вздрогнула. На пороге спальни возникла высокая женщина.
— Саша, я забыла, — Марина осеклась на полуслове.
Они застыли, разглядывая друг друга. Ирина машинально отметила: красивая, ухоженная, лет на восемь младше. Волосы уложены, маникюр безупречный, на шее — ниточка жемчуга.
— Вы, — Марина побледнела. — Вы его жена?
— Уже почти нет, — Ирина сама удивилась, как спокойно прозвучал её голос. — Забирайте, он теперь ваш.
— Подождите! — Марина шагнула в комнату. — Давайте поговорим.
— О чём? — Ирина продолжала методично складывать вещи. — О том, как вы утешали моего мужа, пока я выхаживала больную мать?
— Вы не понимаете.
— Куда уж мне, — она захлопнула чемодан с такой силой, что пластиковые защёлки жалобно хрустнули.
На лестнице послышались торопливые шаги — Александр взбегал по ступенькам, перепрыгивая через две.
— Марина?! — он застыл в дверях, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Ты же сказала, что уедешь к сестре.
— Забыла истории болезни, — она кивнула на папку в руках. — Не думала, что…
— Что застанете здесь законную жену? — Ирина наконец обернулась к ней. — Неудобно получилось, да?
— Прекратите! — Марина шагнула вперёд. — Вы думаете, мне легко? Думаете, я не мучилась, не корила себя? Я ведь знала, что у него есть жена!
— Тогда какого чёрта!
— Потому что полюбила! — выкрикнула Марина. — Вы хоть представляете, каково ему было все эти годы? Как он угасал, день за днём?
— Не надо, — попытался вмешаться Александр.
— Нет, надо! — Марина уже не сдерживала слёз. — Когда он пришёл на приём, у него было предынсультное состояние! Давление под двести, аритмия, невроз! А Вы?!
— А я что?! — Ирина шагнула к ней. — Думаете, я развлекалась? Думаете, мне было легко смотреть, как родная мать заново учится говорить? Как не может самостоятельно есть? Как плачет от беспомощности?!
— Девочки, пожалуйста. — снова попытался вмешаться Александр.
— Молчи! — хором оборвали они его.
— Я его спасла, — тихо сказала Марина. — Знаете, как долго он сопротивлялся? «У меня есть жена», «Я не могу так с Ирой», «Это предательство». А вы даже не замечали, что с ним происходит!
— Я любила его двадцать пять лет, — процедила Ирина. — Двадцать пять лет! Мы пережили всё: безденежье, потерю ребёнка, его запои.
— Которые начались от одиночества!
— Заткнитесь! — Ирина схватила со стола фотографию в рамке — их с Сашей свадебное фото — и с размаху швырнула об стену. Стекло разлетелось вдребезги.
Повисла оглушительная тишина. Только тяжёлое дыхание трёх человек нарушало её.
— Вы правы, — наконец произнесла Марина. — Я не имею права судить. Просто я тоже его люблю. И не хочу делать больно ни ему, ни вам.
Ирина медленно опустилась на край кровати. Сил не осталось — ни кричать, ни плакать, ни ненавидеть.
— Знаете, — сказала она, глядя в окно, — я ведь тоже виновата. Я так погрузилась в заботу о маме, что забыла о муже. Думала, он поймёт. Думала, подождёт.
— А я думала, что спасаю его, — Марина присела рядом. — А оказалось — разрушаю чужую семью.
Александр молча смотрел на двух женщин — любимых, родных, и бесконечно разных. Каждая была права. И каждая ошибалась.
Прошла неделя. Ирина сидела в маленькой съёмной квартире и смотрела на экран ноутбука, где мигал курсор в пустом документе. Заявление на развод никак не хотело писаться.
«Я, нижеподписавшаяся» — какие холодные, казённые слова. Как будто не было этих двадцати пяти лет. Как будто можно вот так, росчерком пера, перечеркнуть четверть века общей жизни.
Телефон завибрировал. Сообщение от Саши: «Можем встретиться? Нужно поговорить».
Она смотрела на экран, не зная, что ответить. После той сцены они не виделись — она забрала вещи, пока его не было дома.
«Через час в нашей кафешке?» — пальцы сами набрали ответ.
Кафе почти не изменилось за год. Те же столики, тот же аромат свежемолотого кофе, та же пожилая официантка Вера.
— Ирочка! — всплеснула руками Вера. — Вернулась! А мы уж думали.
— Здравствуйте, — Ирина через силу улыбнулась. — Мне как обычно.
— Капучино с корицей и вишнёвый штрудель? — подмигнула официантка. — Помню-помню!
— Вера, пожалуйста, просто кофе.
Александр появился через десять минут. Похудевший, осунувшийся, с кругами под глазами.
— Привет, — он сел напротив. — Как ты?
— Нормально, — она отхлебнула остывший кофе. — Сняла квартиру, устроилась на работу в бухгалтерию. Очную ставку прошла, — невесело усмехнулась она. — Что дальше?
— Я ушёл от Марины.
Чашка замерла на полпути к губам.
— Что?
— Она сама предложила, — он разглядывал свои руки. — Сказала, что не сможет, не сможет быть счастливой, зная, что разрушила семью.
— Саша.
— Нет, подожди, — он поднял глаза. — Я должен сказать. Все эти дни я думал. Вспоминал нашу жизнь. Как познакомились. Как ты поддерживала меня, когда я запил после смерти отца. Как плакала, когда случился выкидыш. Как смеялась, когда я притащил домой этого облезлого кота.
— Барсика, — она почувствовала, как к горлу подступает ком. — Он прожил с нами двенадцать лет.
— Да, — Александр улыбнулся. — И знаешь. я понял, что все эти воспоминания — они часть меня. Часть нас. Их не перечеркнуть, не забыть, не…
— Не переписать, — закончила она. — Но и не вернуть.
Он кивнул:
— Прости меня. За всё прости. За то, что не выдержал, что предал.
— Тише, — она накрыла его руку своей. — Я тоже виновата. Мы оба оступились. Я — когда решила, что могу разорваться между мамой и тобой. Ты — когда не дождался.
— Я люблю тебя, Ира, — он сжал её пальцы. — Правда люблю.
— Знаю, — она мягко высвободила руку. — Я тебя тоже. Наверное, всегда буду любить. Но мы уже не те люди, которыми были год назад.
— Может, попробуем начать сначала?
Она покачала головой:
— Нет, Саш. Нельзя войти в одну реку дважды. Да и ты ведь любишь её, правда?
Он молчал, но молчание было красноречивее любых слов.
— Вот видишь, — она грустно улыбнулась. — Знаешь, что я поняла за эту неделю? Что иногда нужно отпускать. Даже то, что дорого. Особенно то, что дорого.
— А как же…
— А никак, — она достала из сумочки конверт. — Я написала заявление. Почитай, если что-то не так — скажи.
Он медленно достал листок, пробежал глазами.
— «По обоюдному согласию»? — его голос дрогнул.
— Так будет легче. Обоим.
Вера принесла второй кофе, но он уже остыл. Как остыли их чувства, превратившись из обжигающей страсти в тёплую, чуть горьковатую нежность.
— Знаешь, — сказала Ирина, вставая, — мама спрашивала, почему я не осталась с тобой. А я ответила: потому что иногда любовь — это не «жили долго и счастливо». Иногда любовь — это отпустить и пожелать счастья. Даже если с другим человеком.
Она наклонилась и легко коснулась губами его щеки:
— Будь счастлив, Саша. Правда.
Выйдя из кафе, она не оглянулась. В небе летели птицы, ветер играл распустившейся сиренью, а впереди была целая жизнь. Новая жизнь, без него. Тяжёлая? Возможно. Грустная? Наверное. Но — её собственная.