Муж опешил от того, что жена внезапно собралась в отпуск без него: «30 лет вместе живём, а ты вдруг сама куда-то поедешь?»
«И что теперь? — он смотрел на неё потерянно. — Я зря приехал? Ты не вернёшься?»
— Тебе не кажется, что в твоём возрасте пора перестать витать в облаках? — Михаил отодвинул тарелку с недоеденным ужином. — Какой ещё пансионат в Кисловодске? А деньги ты с неба возьмёшь?
Галина продолжала помешивать чай, словно не слышала вопроса. За тридцать лет брака она научилась не реагировать на первый выпад.
— Это мои накопления, Миша. Откладывала с каждой зарплаты.
— Ха! — он фыркнул так, что чуть не опрокинул стакан. — Хозяйственная какая. А я-то думал, куда деньги деваются. Значит, пока я вкалывал на двух работах, ты заначки делала?
Она поставила чашку на стол. Ложечка тихо звякнула, но этот звук отдался в ушах громче, чем его слова.
— Это моя премия за двадцать лет в бухгалтерии. Хочу месяц пожить для себя. Никогда не видела гор.
— Галь, ты как маленькая, — Михаил вдруг сменил тон на снисходительный. — Какие горы в шестьдесят два? На даче вон огород сажать пора. Вера Николаевна уже рассаду помидоров привезла, просила тебе передать.
— Я уже купила билеты. На послезавтра.
Михаил замер с поднятой вилкой. На его лице отражалось что-то среднее между удивлением и раздражением.
— Погоди-ка. Ты это серьёзно? — он отложил вилку. — Без меня? А я как же?
— Ты же говорил, что никуда не поедешь. Что это всё блажь и пустая трата денег.
— Так я думал, ты просто болтаешь! — он стукнул ладонью по столу. — Тридцать лет вместе живём, а ты вдруг сама куда-то соберёшься?
Галина встала и начала собирать посуду. Руки действовали механически, будто отдельно от неё самой.
— Я взрослая женщина, Миша. Могу сама решить, куда поехать.
— Ты совсем с дуба рухнула? — его голос поднялся почти до крика. — А давление твоё? А спина? Кто тебе чемодан таскать будет? Думаешь, там тебя кто-то ждёт? Туда одни старухи ездят, косточки погреть!
Галина тщательно вытирала стол, словно эта тряпка была важнее всего на свете.
— Давление у меня нормальное. Спина тоже. А чемодан я на колёсиках взяла, новый.
— Ну и дура старая, — буркнул Михаил, выходя из кухни. — Только деньги переведёшь. Потом локти кусать будешь, когда на лекарства не хватит.
Вечер прошёл в тяжёлом молчании. Михаил демонстративно смотрел телевизор на полной громкости. Галина в спальне раскладывала вещи в чемодан, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Ждала, что муж зайдёт, может, извинится, но он так и не появился.
Утром Михаил обнаружил на столе завтрак и записку: «Суп в холодильнике, разогрей. Котлеты тоже. Вернусь через месяц. Звонить не буду — там дорого».
Он смял записку и швырнул в угол.
— Выдумала тоже! Не доедет даже, — пробормотал он, наливая чай. — К вечеру вернётся, еще спорим?
Но Галина не вернулась ни вечером, ни на следующий день. И когда автобус заворачивал на горную дорогу, она впервые за долгое время почувствовала, как что-то внутри отпускает тугую пружину, сжимавшую её все эти годы.
Кисловодск встретил Галину солнцем и запахом горных трав. Пансионат «Родничок» оказался маленьким уютным домиком на окраине курортного парка. Хозяйка Нина, женщина примерно её возраст, с громким голосом и яркой помадой, помогла затащить чемодан на второй этаж.
— Ну вот, Галина Сергеевна, располагайтесь, — она распахнула окно. — Тут у нас воздух — чистое золото! Утром на веранде завтрак. А там и в парк прогуляетесь, нарзан попробуете.
— Спасибо, — Галина присела на край кровати, не зная, что ещё сказать.
Когда Нина ушла, она достала из кармана телефон. Три пропущенных от Михаила и сообщение: «Ты хоть доехала?» Писать не хотелось. Нажала на значок звука и отложила телефон.
Вечером на общей веранде собрались постояльцы — в основном пожилые пары и несколько женщин за шестьдесят, приехавших, как и Галина, в одиночку. Она чувствовала себя странно — словно пришла в гости в чужой дом. Одна из женщин, представившаяся Зинаидой Петровной, сразу взяла её под крыло.
— Первый раз одна приехала? — спросила она, подкладывая Галине пирожок. — Я сразу вижу. У тебя лицо такое… испуганное.
— Муж не отпускал, — вырвалось у Галины. — Говорил, блажь это всё.
— Ха! — усмехнулась Зинаида Петровна. — Моему восемьдесят скоро, так до сих пор думает, что без него суп не сварю. Мужики, они все такие — без них мы как без рук.
За соседним столиком засмеялись.
— А мой меня на эти поездки благословляет, — вмешалась полная женщина с аккуратной стрижкой. — Говорит, езжай, Люся, здоровье поправь, а то на кладбище таскайся потом ко мне.
Все снова засмеялись, и Галина вдруг почувствовала легкость. Эти люди её понимали.
На третий день она освоилась настолько, что утром сама предложила Зинаиде Петровне прогуляться до Нарзанной галереи. Они медленно шли по аллеям парка, любуясь цветами и вдыхая тёплый майский воздух.
— Как там твой благоверный? Звонит? — поинтересовалась Зинаида Петровна.
— Звонит, — кивнула Галина. — Вчера сказал, что плита не включается. Я объяснила, что выключатель заедает. Он так удивился, что я это знала и не починила.
— Они всегда удивляются, — хмыкнула Зинаида Петровна. — А сами, поди, полжизни ничего не замечают.
На четвёртый день, когда утреннее солнце заливало веранду, Нина принесла им чай и свежие булочки. Галина вдруг заметила, что впервые за много лет у неё не болит спина, и дышится легче.
— Нина Витальевна, а можно у вас ещё на неделю комнату снять? — спросила она неожиданно для самой себя.
— Разумеется, голубушка! — Нина поставила чайник на стол. — А что, понравилось у нас?
— Очень, — Галина почувствовала, как щёки вспыхнули. — Только мужу придётся сказать.
— А что ему говорить-то? — фыркнула хозяйка, подливая чай. — Сидит себе дома, пусть и дальше сидит. Вы сколько лет замужем?
— Тридцать.
— Значит, тридцать лет ему служили. Пусть теперь месяц сам о себе позаботится. Не маленький мальчик, чай.
Вечером, набравшись решимости, Галина позвонила мужу. Михаил ответил после второго гудка, словно ждал звонка.
— Ну наконец-то! — его голос звучал недовольно. — А я уж думал, с тобой там что случилось. Как ты там?
— Хорошо, Миша. Тут чудесно. Нарзан пью, гуляю много.
— Гуляешь? — в его голосе звучало подозрение. — С кем это ты там гуляешь?
— С женщинами из пансионата. И одна хожу, в парке безопасно.
— Одна, как же, — проворчал он. — Небось, курортники уже увиваются! Ты там поосторожнее, Галя. Знаю я этих южных хлыщей…
— Миша, я хотела сказать… — она запнулась. — Я тут ещё на неделю останусь. Может, на две.
В трубке воцарилось молчание, такое долгое, что Галина подумала — связь прервалась.
— Ты что, совсем сдурела? — наконец прозвучало в трубке. — А деньги? А кто мне готовить будет? У меня, между прочим, изжога началась от твоих замороженных котлет!
— Я тебе деньги оставила на тумбочке…
— Да мне не деньги твои нужны! — его голос сорвался на крик. — Мне жена нужна дома! Ты обещала на месяц, вот и приезжай, как договаривались!
В этот момент к ней подошёл пожилой мужчина с газетой в руках — Евгений Павлович, санаторный знакомый, бывший инженер из Новосибирска.
— Галина Сергеевна, — шепнул он, — там на веранде музыкальный вечер начинается. Идёмте, а то все места займут.
— Кто это там с тобой?! — Михаил, казалось, услышал шёпот сквозь телефон. — Это что за хмырь к тебе подкатывает?
— Это сосед по пансионату, Миша. Просто пригласил на концерт.
— Какой ещё концерт?! Ты с ума сошла на старости лет! Завтра же чтобы была дома, слышишь?
Галина посмотрела на ожидающего её Евгения Павловича, на заходящее солнце, окрасившее горы в розовый цвет, и что-то внутри неё щёлкнуло, как выключатель.
— Я не приеду завтра, Миша. И через неделю тоже. Буду через месяц, как и писала.
— Тогда можешь вообще не возвращаться! — рявкнул он. — Раз тебе там с хмырями интереснее!
Галина нажала отбой и несколько секунд смотрела на потухший экран. Руки дрожали, но внутри было удивительно спокойно.
— Всё в порядке? — осторожно спросил Евгений Павлович.
— Да, — она улыбнулась и удивилась, насколько легко далась эта улыбка. — Всё хорошо. Знаете, а я, пожалуй, и правда пойду на концерт.
Уже на веранде, слушая, как местный баянист исполняет «Ой, цветёт калина», Галина подумала, что впервые за долгие годы поступила так, как хотела она сама, а не как ожидал Михаил.
Две недели пролетели в блаженной неге и покое. Галина гуляла по Курортному парку, поднималась на канатной дороге, даже съездила на экскурсию в Пятигорск. Её телефон молчал — Михаил на звонки не отвечал, а сама она набрать его номер так и не решилась.
В то утро она сидела на веранде с чашкой чая и новой книгой. Нина суетилась вокруг, расставляя завтрак.
— Галиночка, попробуйте пахлаву, — хозяйка положила на тарелку янтарный кусочек. — Моя соседка вчера напекла, настоящая, медовая.
Галина откусила кусочек и зажмурилась от удовольствия. Сладкий мёд и орехи таяли во рту.
— Совсем вы расцвели у нас, — заметила Нина, присаживаясь рядом. — Приехали бледненькая такая, печальная. А сейчас — другой человек.
— Жизнь изменилась, — Галина улыбнулась, вытирая пальцы салфеткой. — Даже не думала, что так бывает. Всю жизнь жила по расписанию Миши…
— Галина Сергеевна! — на веранду вбежала горничная Люба. — Там к вам муж приехал!
Пахлава вдруг стала безвкусной. Галина медленно отложила салфетку.
— Где он?
— У ворот стоит, с сумкой. Сказал, вас ищет.
Нина нахмурилась.
— Хотите, скажу, что вас нет?
Галина покачала головой.
— Не нужно. Пойду поговорю.
Михаил переминался с ноги на ногу у калитки. Похудевший, с помятым лицом, он был в той самой клетчатой рубашке, что она погладила перед отъездом. На плече висела потёртая дорожная сумка.
— Здравствуй, Миша, — Галина остановилась в трёх шагах от него.
— Ну здравствуй, — он смерил её взглядом, в котором смешались обида и удивление. — А ты… похорошела.
— Зачем приехал? — она сама удивилась, насколько спокойно прозвучал её голос.
— Как это — зачем? — он фыркнул. — За тобой! Думал, ты дня три покуражишься и домой запросишься. А ты… словно с цепи сорвалась.
— Я никуда не сорвалась, Миш, — она присела на скамейку у забора. — Просто отдыхаю. Мне тут хорошо.
— Хорошо ей! — он почти выплюнул эти слова. — А мне каково? Второй раз в жизни яичницу себе пожарил, представляешь? И рубашки кончились глаженые. А Верка соседка спрашивает — где жена? Я ей что, скажу, что ты от меня сбежала?
— Я не сбежала. Я просто…
— Просто что? — он плюхнулся рядом, не глядя на неё. — Просто нашла себе развлечение получше? Кто тут у тебя, Жора какой-нибудь или Евгений?
— Евгений Павлович уехал пять дней назад, — спокойно ответила Галина. — Он на концерт меня пригласил, а не в постель, если ты об этом.
Михаил побагровел и открыл рот, но так ничего и не сказал.
— Я первый раз в жизни делаю то, что хочу я, а не ты, — тихо продолжила Галина. — Знаешь, сколько лет я мечтала увидеть горы? Ещё со школы, когда Лермонтова проходили. Думала — вот выйду на пенсию, обязательно поеду. А потом ты каждый год говорил: «Куда ехать? На даче дел полно».
— На даче и правда дел по горло, — буркнул он. — Малина вон без подвязки осталась…
— Малина подождёт, — она повернулась к нему. — Миша, ты ведь не за мной приехал. Ты приехал за собой — прежним. За тем, чтобы всё стало как было: я на кухне, ты у телевизора. Но я уже не та Галя, понимаешь?
— Замолчи! — он вскочил. — Что за ерунду ты несёшь? Тебе тут голову задурили, да? Всё у нас нормально было!
— Нормально для тебя, — она не повысила голос. — Я хочу пожить для себя. Хотя бы перед смертью.
— Перед смертью? — он поперхнулся воздухом. — Галя, ты что… ты больна? У тебя что-то нашли?
Она вдруг рассмеялась — легко, звонко, как девчонка.
— Нет, Миша. Я абсолютно здорова. Давление 120/80, как у космонавта. Просто я наконец-то живу.
С веранды послышался голос Нины, зовущей к обеду.
— И что теперь? — он смотрел на неё потерянно. — Я зря приехал? Ты не вернёшься?
— Вернусь, — Галина встала. — Через две недели, как и планировала. А пока… можешь остаться здесь, если хочешь. У Нины есть свободная комната.
— В соседних номерах, как чужие? — он недоверчиво хмыкнул.
— Как люди, которым нужно заново узнать друг друга, — она впервые за разговор улыбнулась ему. — Решай сам, Миша. Я пойду обедать. Здесь потрясающе готовят.
Михаил остался. Первые дни ходил мрачнее тучи, запирался в комнате, спускался только к ужину. За столом молчал, исподлобья наблюдая, как его жена — его тихая, незаметная Галя — оживлённо беседует с отдыхающими, смеётся, помогает Нине накрывать на стол.
На третий день она предложила ему прогуляться до Долины Роз. Он согласился, но всю дорогу хмурился и отвечал односложно. Когда они поднялись на смотровую площадку, Галина замерла, любуясь раскинувшимся внизу городом.
— Красиво, правда? — спросила она.
— Ну, горы как горы, — пожал плечами Михаил, но в глазах его мелькнуло что-то похожее на восхищение.
Вечером, за ужином, он впервые сам заговорил с Петром Семёновичем, отставным полковником из Сочи, о рыбалке. А потом неожиданно вызвался помочь Нине починить скрипящую калитку.
Через неделю Михаил уже сам предлагал маршруты для прогулок, даже купил путеводитель по Кавказским Минеральным Водам. Однажды Галина заметила, как он фотографирует закат, чего никогда не делал раньше.
В последний вечер перед отъездом они сидели вдвоём на скамейке в парке. Сумерки окутывали горы, и где-то вдалеке играла музыка.
— Не хочется уезжать, — неожиданно сказал Михаил. — Хорошо тут.
— Хорошо, — согласилась Галина. — Можем приехать в следующем году.
— Думаешь?
— Почему нет? Будем откладывать понемногу.
Он помолчал, глядя куда-то вдаль.
— Знаешь, я всё думал — чего тебе дома не сиделось? А потом понял — дома я так отдыхать не умею. Всё дела, огород, телевизор… А тут… — он махнул рукой, не находя слов.
— Тут жизнь, — тихо сказала Галина.
— Ты правда хочешь вернуться? — он повернулся к ней. — Со мной, домой?
Она промолчала, разглядывая свои руки. Потом достала из сумочки маленькую коробочку, завёрнутую в яркую бумагу.
— Что это? — Михаил удивлённо принял подарок.
— Открой.
Внутри лежал кусочек пахлавы, завёрнутый в вощёную бумагу.
— Это от Нины, — улыбнулась Галина. — Она сказала, что настоящую пахлаву нужно есть вдвоём. Чтобы жизнь была сладкой.
Михаил осторожно отломил кусочек и протянул ей.
— Давай попробуем. Хотя я не уверен, что это работает.
— А давай проверим, — она приняла угощение. — У нас ещё есть время разобраться.
Они ели медовую пахлаву, глядя, как последние лучи солнца окрашивают горы в пурпурный цвет. Их руки почти соприкасались на скамейке — не так, как у влюблённых, но как у людей, готовых заново узнать друг друга.
Сладкий мёд таял на губах, а вместе с ним таяли тридцать лет привычки, уступая место чему-то новому — хрупкому, неизведанному, но, возможно, более настоящему, чем всё, что было раньше.