«Знаете, как мы с ней познакомились?» Я покачала головой.
Тридцать первое декабря. Двадцать три двадцать пять.
Я резала оливье. Кубики получались ровные, аккуратные. Даже для себя одной я не позволяла себе резать как попало. Это был мой способ не опускаться. Не превращаться в ту тётку в засаленном халате, которая ест из кастрюли перед телевизором.
Кузьма сидел на стуле напротив. Толстый рыжий кот с вечно недовольной мордой. Мой единственный собеседник уже семь лет.
— Ну что, Кузя, — сказала я ему, — ещё один год. Встретим как обычно?
Он моргнул. Это можно было считать ответом.
На столе стояла маленькая миска с салатом. Один бокал. Тарелка с мандаринами. Телевизор бормотал в комнате что-то праздничное. Всё как всегда.
Я посмотрела на часы. Тридцать пять минут до полуночи. Ещё один Новый год. Седьмой подряд в одиночестве. Я давно привыкла. Это слово я часто повторяла себе. Привыкла. Удобное слово. Оно закрывало все вопросы.
Сверху раздались шаги. Сосед. Тот самый, с пятого этажа. Виктор Сергеевич, кажется. Или просто Виктор. Я не была уверена. Мы здоровались три года. Каждый раз одно и то же. Я говорила «здравствуйте», он отвечал «добрый день». И расходились.
Я знала о нём только одно. Он тоже встречал Новый год один. Каждый год над головой была тишина. Никаких гостей, никакой музыки. Только шаги. Туда-сюда, туда-сюда. Как у меня.
Интересно, о чём он думает в эту минуту? Тоже режет салат на одного?
Я усмехнулась и отогнала эту мысль. Глупости. Какое мне дело до соседа.
И тут раздался звонок в дверь.
***
Я замерла с ножом в руке. Кто это может быть? Я никого не ждала. Подруги давно перестали звать меня на праздники. Знали, что откажусь. Бывший муж не появлялся семь лет. Родственников в городе не было.
Звонок повторился.
Я вытерла руки о полотенце и пошла к двери. На мне был старый халат. Тот самый, в котором я обещала себе не превращаться в тётку. Но переодеваться было не для кого.
Я открыла дверь.
На пороге стоял сосед сверху. Тот самый. Виктор. В руках он держал бутылку шампанского. Лицо у него было смущённое, немного растерянное. Как у человека, который сам не верит в то, что делает.
— Простите, — сказал он. — У меня сломался телевизор. Мастера в праздники не найти. Можно у вас встретить Новый год?
Я молчала. Не знала, что ответить.
Он добавил тише:
— Одному невыносимо.
Это слово. Невыносимо. Я поняла его слишком хорошо. Я сама использовала его про себя. Только никогда не говорила вслух.
— Проходите, — сказала я и отступила в сторону.
Он вошёл. Осторожно, стараясь не занимать много места. Как человек, который привык быть незаметным.
Я посмотрела на бутылку в его руках.
— Вы знали, что я пущу?
Он чуть улыбнулся.
— Я надеялся.
Значит, он шёл не просто так. Он рассчитывал на что-то. Или хотя бы надеялся.
Я провела его в комнату. Телевизор показывал какой-то концерт. Ёлки, блёстки, улыбающиеся лица. Всё как обычно.
— Садитесь, — сказала я. — Я сейчас.
И ушла в спальню. Мне нужна была минута. Просто минута, чтобы собраться с мыслями. И переодеться из этого дурацкого халата.
***
Когда я вернулась, он сидел на краешке дивана. Прямой, напряжённый. Руки лежали на коленях. Он не знал, куда их деть. Это было видно.
Кузьма сидел в углу и смотрел на него с подозрением. К чужим мой кот не подходил. Никогда.
Я переоделась в простое тёмное платье. Ничего особенного. Но уже не халат.
Он это заметил. Я видела, как его взгляд скользнул по мне и тут же отвернулся. Смущённо.
— Спасибо, что пустили, — сказал он.
— Салата на одного, — ответила я. — Но я нарежу ещё. Дело пяти минут.
— Я не хотел объедать.
— Ерунда. Пойдёмте на кухню. Поможете.
Он поднялся. Послушно пошёл за мной. И я вдруг подумала, что это странно. Мы здоровались три года. Тысяча дней, если посчитать. И ни разу не сказали друг другу ничего, кроме «здравствуйте» и «до свидания».
А теперь он стоит у меня на кухне и чистит картошку.
— Меня Виктор Сергеевич зовут, — сказал он. — Можно просто Виктор.
— Ирина. Просто Ирина.
Он кивнул. Руки его двигались уверенно. Картошка очищалась ровными длинными лентами. Привык к работе. Это было видно.
— Вы же инженер? — спросила я.
Он удивлённо поднял голову.
— Откуда вы знаете?
— Слышала от кого-то в подъезде.
Он кивнул.
— Был инженер. Ушёл с завода три года назад. Сократили. А новую работу в моём возрасте найти непросто.
— А телевизор?
— Включил, а там чёрный экран. Может, плата. Может, кабель. Не разобрался.
Я резала колбасу тонкими кружочками. Он чистил картошку. Мы делали что-то вместе. Впервые за три года.
— А вы, значит, библиотекарь, — сказал он.
Теперь я удивилась.
— Тоже слышали в подъезде?
— Видел, как вы с книгами ходите. Много книг. Догадался.
— Угадали.
— Значит, любите тишину?
Я помолчала секунду.
— Привыкла.
Он не ответил. Но я видела, что он понял. Это слово. Привыкла. Оно значило больше, чем казалось.
Я посмотрела на часы. Без пятнадцати двенадцать.
— Успеем, — сказала я.
Мы сидели за столом. Салат в большой миске. Два бокала. Шампанское пока не открывали. Ждали полуночи.
Телевизор показывал Кремль. Скоро куранты.
— Почему вы не у детей? — спросила я.
Он не удивился вопросу. Наверное, ждал его.
— Дочь в Краснодаре. Своя семья, муж, внуки. Звали. Но я там как гость на празднике. Они меня любят. Но это их дом. А здесь мой. Только здесь пусто.
Я понимала. У меня было похоже.
— А вы? — спросил он.
— А я привыкла. Семь новых годов одна. Кузьма хорошая компания.
Кот поднял голову на своё имя. Посмотрел на нас. И вдруг встал, подошёл к Виктору и потёрся о его ногу.
Я замерла.
— Надо же, — сказала я. — Он к чужим не идёт. Никогда.
Виктор осторожно протянул руку. Кузьма ткнулся в неё мордой и замурчал.
— Может, я не совсем чужой, — сказал Виктор.
И улыбнулся. Первый раз за вечер. По-настоящему.
Я спросила о жене. Не прямо. Я сказала, что слышала, что он один. Он понял.
— Четыре года, — сказал он. — Она ушла четыре года назад.
Ушла. Не умерла. Ушла. Но я поняла по его глазам. По тому, как он произнёс это слово.
— Мне жаль.
— Спасибо. Первый год был тяжёлый. Потом привыкаешь.
Опять это слово. Привыкаешь. Мы оба пользовались им как щитом. Как стеной, за которой можно спрятаться.
— Три года, — вдруг сказал он. — Три года мы здороваемся. Каждый день. Почему раньше не заговорили?
Я не знала ответа. И он тоже не знал.
— Потому что страшно, — сказала я наконец. — Вдруг откажут. Вдруг посмотрят как на ненормальную. Вдруг не так поймут.
Он кивнул.
— Я думал то же самое.
Мы помолчали. За окном где-то далеко запустили первый фейерверк. Ещё рано. Но кто-то уже не дотерпел.
Виктор достал из кармана что-то маленькое. Ёлочная игрушка. Старая, стеклянная, с потёртым рисунком. Шарик с золотой звездой.
— Жены была, — сказал он тихо. — Каждый год вешаю на ёлку. В этом году забыл ёлку поставить. Носил с собой. Как талисман.
Он поставил игрушку на стол. Между нами.
Я посмотрела на неё. Такая маленькая вещь. Но сколько в ней памяти. Сколько лет совместной жизни. Сколько новых годов вдвоём.
— Красивая, — сказала я.
— Знаете, как мы с ней познакомились?
Я покачала головой.
— Тоже случайно. У меня машина сломалась на трассе. Она остановилась помочь. Женщина. Остановилась помочь незнакомому мужику. Это было редкостью тогда. Редкостью и сейчас. Через год мы поженились.
Он помолчал.
— Судьба, — сказал он. — Это когда что-то ломается в нужный момент.
Я рассмеялась. Первый раз за вечер. По-настоящему.
— Значит, ваш телевизор тоже судьба?
Он посмотрел мне в глаза.
— Может быть.
Я почувствовала, как сердце стукнуло чуть громче. Это было глупо. Мне сорок пять лет. Не девочка. Не время для таких вещей. Но сердце не слушалось.
Часы на стене показали без двух двенадцать.
— Две минуты, — сказал он.
***
Мы встали с бокалами. Телевизор показывал Спасскую башню. Куранты готовились бить.
Я держала бокал и не знала, что сказать. Всё это было так странно. Час назад я резала салат одна. А теперь стою рядом с человеком, которого почти не знаю. И жду полуночи.
Первый удар.
Виктор поднял бокал.
— За что пьём? — спросила я.
Он молчал. Смотрел на меня. Я ждала обычного. «За здоровье». «За счастье». «За новый год».
Но он сказал другое.
— За то, чтобы следующий год встречать не одним.
Я замерла. Бокал в моей руке дрогнул.
— Это предложение? — спросила я тихо.
Он смотрел мне в глаза. Прямо. Без улыбки. Серьёзно.
— Если хотите, — сказал он. — Да.
Куранты били. Шестой удар. Седьмой.
Я думала о семи годах одиночества. О том, как резала салат на одного. О том, как говорила себе «привыкла». О тысяче дней, когда мы здоровались и расходились.
Восьмой удар. Девятый.
Я могла сказать что угодно. Что мы едва знакомы. Что это слишком быстро. Что так не делается.
Десятый удар. Одиннадцатый.
Но я сказала другое.
— Я хочу.
Двенадцатый удар.
Он улыбнулся. С облегчением. Как человек, который очень долго боялся и наконец решился.
— Знаете, — сказал он тихо, — я три года искал повод позвонить в вашу дверь. Телевизор. Он, может, и работает. Я не проверял толком. Просто сегодня понял. Если не сейчас, то когда?
Я не обиделась. Не удивилась. Я поняла.
— Значит, судьба это когда врёшь про телевизор?
— Судьба, — сказал он, — это когда вы открываете дверь.
Мы чокнулись. Шампанское было холодным и сладким. За окном взрывались фейерверки. Новый год начался.
***
Прошло пятнадцать минут после полуночи.
Мы сидели за столом. Шампанское выпито. Салат почти съеден. Вдвоём хватило.
Телевизор показывал какой-то концерт. Но мы не смотрели.
Кузьма устроился на коленях у Виктора. Мурчал так громко, что было слышно на другом конце комнаты. Предатель.
— Что теперь? — спросила я.
— Завтра проверим мой телевизор. Вместе.
— А если он работает?
— Тогда посмотрим кино у меня.
— А если не работает?
— Тогда у вас.
Простой план. Простое будущее. Но впервые за семь лет оно было не моим. Оно было нашим.
Я посмотрела на стол. Два прибора. Два бокала. Между ними стеклянная ёлочная игрушка с золотой звездой.
Виктор взял мою руку. Осторожно, как берут что-то хрупкое.
— С Новым годом, Ирина.
— С Новым годом, Виктор.
За окном небо расцветало огнями. Фейерверки один за другим. Весь город праздновал.
А я сидела на своей кухне. Там, где час назад резала салат на одного. Но теперь рядом был человек. И кот на его коленях. И ёлочная игрушка на столе. И его рука на моей.
Три года мы здоровались. Тысяча дней молчания. А понадобилось тридцать минут, чтобы всё изменить.
Оказывается, «привыкла» это не навсегда.
Оказывается, никогда не поздно открыть дверь.